Весь Кларк. Колыбель на орбите - [233]

Когда сенатору Ледстоуну впервые представили предлагаемый бюджет второго этапа проекта «Страж Космоса», его привела в ярость сама мысль о том, что миллиарды долларов могут быть выброшены в космос. Да, мировая экономика чувствовала себя неплохо. После почти одновременного краха коммунизма и капитализма математикам Всемирного банка путем искусного применения теории хаоса удалось разорвать извечный цикл взлетов и падений, предотвратив — пока что! — катастрофический кризис, который предсказывали многие пессимисты. Тем не менее сенатор утверждал, что деньги с куда большей пользой можно потратить на родной планете, в частности на его любимый проект по восстановлению того, что осталось от Калифорнии после суперземлетрясения.

После того как Ледстоун дважды наложил вето на второй этап «Стража Космоса», все согласились с тем, что никто на Земле не сумеет заставить его изменить свое мнение, и обратились за помощью к Марсу.

Красная планета была уже не столь красной, хотя процесс ее озеленения едва успел начаться. Практически все время у колонистов, которые терпеть не могли это слово и уже гордо именовали себя марсианами, уходило на решение проблем собственного выживания. На искусство или науку сил у них почти не оставалось. Однако гении появляются повсюду, и величайший физик-теоретик столетия родился под куполами Порт-Лоуэлла.

Подобно Эйнштейну, с которым его часто сравнивали, Карлос Мендоса был великолепным музыкантом. Он обладал единственным саксофоном на Марсе и прекрасно играл на этом древнем инструменте. Свою Нобелевскую премию он мог получить на месте, как все и ожидали, но обожал сюрпризы и розыгрыши и потому появился в Стокгольме в экзоскелете, разработанном для бедняг, страдающих параличом, похожий на рыцаря в высокотехнологичных доспехах. С их помощью он мог свободно существовать в среде, которая иначе быстро убила бы его.

Неудивительно, что после завершения церемонии Карлоса завалили приглашениями на всевозможные научные и общественные мероприятия. В числе немногих им принятых было выступление перед Всемирным бюджетным комитетом, где сенатор Ледстоун подробно расспросил его о том, что он думает по поводу проекта «Страж Космоса».

«Я живу в мире, до сих пор покрытом шрамами от тысяч падений метеоритов, некоторые из которых имеют сотни километров в поперечнике, — сказал профессор Мендоса. — Когда-то подобных отметин хватало и на Земле, но ветер и дождь, которых пока нет на Марсе, хотя мы над этим работаем, давно стерли их».

Сенатор Ледстоун заявил, что руководители проекта «Страж Космоса» постоянно указывают на опасность столкновения астероида с Землей, и спросил, насколько серьезно следует относиться к их предупреждениям.

Профессор Мендоса ответил: «Очень серьезно, господин председатель. Рано или поздно это обязательно случится».

Молодой ученый произвел немалое впечатление на сенатора Ледстоуна и даже чем-то ему понравился, но все же не убедил. Однако переменить свое мнение его заставила отнюдь не логика, но простые человеческие чувства. По пути в Лондон Карлос Мендоса погиб в результате странного несчастного случая, когда отказала система управления экзоскелета. Ледстоун, тронутый до глубины души, сразу же отказался от всех своих возражений по поводу «Стража Космоса». Он одобрил постройку двух мощных орбитальных буксиров, «Голиафа» и «Титана», которые должны были нести постоянную вахту по разные стороны от Солнца. Позже, уже будучи глубоким стариком, сенатор сказал одному из своих помощников: «Говорят, скоро мы сможем извлечь мозг Мендосы из бака с жидким азотом и пообщаться с ним при помощи компьютерного интерфейса. Интересно, о чем он думал все эти годы?»

* * *

«Атлант», собранный на Фобосе, внутреннем спутнике Марса, представлял собой не более чем набор реактивных двигателей, закрепленных на цистернах, в которых содержалось сто тысяч тонн азота. Мощность его ядерного привода была намного слабее, чем у примитивной ракеты, доставившей в космос Юрия Гагарина, но он мог непрерывно работать в течение недель, а не нескольких минут. Даже при всем этом буксир был способен лишь незначительно повлиять на движение астероида, изменить его скорость на несколько сантиметров в секунду. Однако этого было вполне достаточно, чтобы отклонить Кали с ее смертоносной орбиты за те месяцы, в течение которых она продолжала падать на Землю.

* * *

Сейчас, когда топливные цистерны «Атланта» вместе с его системами управления и реактивными двигателями были надежно закреплены на поверхности Кали, казалось, будто какой-то безумец построил на астероиде нефтеперегонный завод. После многих дней работы капитан Сингх невероятно устал, но его воодушевляла сама мысль о том, что они сделали все, что от них требовалось. Все шло по плану. Остальное — задача «Атланта».

Однако у него было бы куда больше поводов для беспокойства, знай он об экстренном сообщении, мчавшемся в его сторону по узконаправленному инфракрасному лучу из штаб-квартиры Астропола в Женеве. Достигнуть «Голиафа» оно должно было через полчаса, а тогда могло оказаться уже слишком поздно.

* * *

Примерно за тридцать минут до начала операции «Голиаф» отошел от Кали на безопасное расстояние, чтобы не попасть под реактивную струю, с помощью которой «Атланту» предстояло попытаться сдвинуть астероид с его нынешнего курса. Как выразился в свое время один журналист, будто мышь толкает слона. Однако в космическом вакууме, где инерция оставалась неизменной, а сила трения отсутствовала, даже одной мышиной силы могло хватить, если приложить ее заранее и в течение достаточно долгого времени.