Весь Азимов. Я, робот - [16]

Я не знаю, что такое сентиментальные соображения. Я не люблю спрашивать. Хозяин им не пользуется. Наверное, сентиментальные соображения означают, что им нельзя пользоваться.

Он не запрещает мне подходить и трогать машинку. Я его не спрашиваю, могу ли я на ней работать. Если я не спрашиваю, а он не запрещает, значит, я не нарушу приказа, когда ею воспользуюсь.

Ночью он спит, а другие хозяева, которые иногда бывают здесь, уходят. У хозяина есть еще два робота, они для него важнее меня и выполняют более серьезную работу. Когда им не дают никаких заданий, они ждут всю ночь в своих нишах.

Хозяин не сказал: оставайся в своей нише, Кэл.

Я совсем не важный робот, и он часто не велит мне оставаться в нише. Тогда я могу болтаться всю ночь. Я могу смотреть на Писателя. Нажимаешь на клавиши — и машинка делает слова, которые потом переходят на бумагу. Я наблюдаю за хозяином и знаю, как нажимать на клавиши. Слова сами попадают на бумагу. Мне не надо этого делать.

Я нажимаю на клавиши, но я не понимаю слов. Спустя некоторое время мне становится плохо. Хозяину может не понравиться, даже если он и не запрещал мне это делать.

Слова напечатаны на бумаге, утром я показываю ее хозяину.

Я говорю: простите, но я пользовался Писателем.

Он смотрит на бумагу. Потом смотрит на меня.

Хозяин хмурится.

Он говорит: это ты сделал?

Да, хозяин.

Когда?

Прошлой ночью.

Зачем?

Мне очень хочется писать. Это рассказ?

Он смотрит на бумагу и улыбается.

Он говорит: здесь напечатаны произвольно выбранные буквы, Кэл. Это абракадабра.

Кажется, он не сердится. Я чувствую себя лучше. Я не знаю, что такое абракадабра.

Я спрашиваю: это рассказ?

Он говорит: нет, не рассказ. Хорошо, что Писателя нельзя испортить неправильным обращением. Если ты в самом деле так хочешь печатать, я скажу, что надо сделать. Я отдам тебя в доработку, тебя перепрограммируют, и ты научишься пользоваться Писателем.

Спустя два дня приходит техник. Это хозяин, который знает, как научить роботов выполнять более сложную работу. Хозяин говорит мне, что именно этот техник собрал меня, а он ему помогал. Я этого не помню.

Техник внимательно слушает моего хозяина.

Он говорит: зачем вам это надо, мистер Нортроп?

Другие хозяева называют моего хозяина мистер Нортроп.

Хозяин отвечает: если помните, я участвовал в разработке Кэла. Очевидно, я вложил в него стремление стать писателем. Я этого не хотел, но, раз уж так случилось, почему бы не пойти ему навстречу. Я его должник.

Техник говорит: но это же глупо. Даже если мы случайно вложили в него желание писать, это не занятие для робота.

— Как бы то ни было, я хочу, чтобы вы это сделали, — говорит хозяин.

Техник отвечает: это будет дорого стоить, мистер Нортроп.

Хозяин хмурится. Кажется, он сердится.

Он говорит: Кэл мой робот. Я волен поступать с ним, как мне заблагорассудится. Я плачу деньги и настаиваю, чтобы его перепрограммировали.

Техник тоже сердится. Он говорит: как хотите, мне все равно. Клиент всегда прав. Только это будет стоить гораздо дороже, чем вам представляется, потому что мы не можем вложить умение пользоваться Писателем без существенного расширения словарного запаса.

— Отлично, — говорит хозяин. — Расширяйте словарный запас.

На следующий день техник приходит с множеством инструментов. Он вскрывает мою грудь.

Странное ощущение. Мне оно не нравится.

Он лезет внутрь. Кажется, он отключает блок питания, а может, и вообще вытаскивает его из груди. Не помню. Я ничего не вижу, ни о чем не думаю и ничего не знаю.

Потом я снова могу думать и понимать. Я догадываюсь, что прошло какое-то время, хотя не могу сообразить сколько.

Я думаю. Странно, но я уже знаю, как пользоваться Писателем, и, похоже, теперь я понимаю больше слов. Во всяком случае я знаю, что такое абракадабра, и мне неловко из-за того, что я показывал абракадабру хозяину, думая, что это рассказ.

Больше такое не повторится. На сей раз у меня нет предчувствия — кстати, теперь я знаю, что такое «предчувствие», — что он запретит мне пользоваться старым Писателем. Было бы глупо перепрограммировать меня, а потом запретить печатать.

Так я ему и сказал:

— Скажите, хозяин, могу ли я теперь пользоваться Писателем?

— В любое время, когда ты не занят другими делами, Кэл. Только ты должен показывать мне все, что напишешь.

— Разумеется, хозяин.

Он явно удивился моей готовности, поскольку ничего, кроме абракадабры, от меня не ждал. (Какое всё-таки гадкое слово!) Больше он ее не увидит.

Я не стал туг же писать рассказ. Надо было вначале подумать. Полагаю, именно это имел в виду хозяин, когда говорил, что рассказ надо сочинить.

Оказалось, что вначале действительно надо думать, а уже потом записывать то, что пришло в голову. Дело оказалось сложнее, чем я поначалу предполагал.

Хозяин заметил мою озабоченность. Он спросил:

— Что ты делаешь, Кэл?

— Стараюсь придумать рассказ, — ответил я, — Трудная работа.

— Ты это понял, Кэл? Хорошо. Оказывается, перепрограммирование не только расширило твой словарный запас, но и интенсифицировало интеллект.

— Не уверен, что понял слово «интенсифицировало», — сказал я.

— Оно означает, что ты поумнел. Стал больше знать.