Верьте в чудеса - [6]

— Хочу, она на меня похожа!!

Ввалился Ерохин с небольшой, с метр всего, пушистой елочкой.

— Красавица какая! Ерохин у тебя мандарины имеются?

— А как же! Мандарины и елка — это же из детства идет. Лен, наряжай её, я поворачивать буду, как тебе удобнее будет, ты ногу старайся не напрягать.

— Гирлянду тебе на елку цеплять!

— Командуй! — кивнул головой Ерохин. И Лена командовала:

— Немного сюда, вот за эту ветку заведи, нет, вот, вот так. Пробуем, включи.

Опутанная гирляндой елочка замигала, засверкала, и у Лены неожиданно поднялось настроение — отошедшая с мороза елочка, мандарины, игрушки — ведь и правда, до нового года остался один день, и получится он, похоже, неплохим! Как они дружно наряжали её — Ерохин сбегал к соседям, принес большую штопальную иголку, Лена протыкала мандаринки, продевала в них нитки, Ерохин под её команды вешал на веточки, красота.

Наряженную елочку поставили у стены, выключили свет, и так уютно стало в комнате — запах хвои и мандаринов, сверкающая елочка, что до Ерохина, он готов был вечно сидеть в комнате рядом с так необходимой ему женщиной, времени осознать это было много, да и не изменял он ей тогда… Но как объяснить, что все было спланировано заранее?

Посидели, помолчали:

— Ерохин, мне бы под душ не мешало, поможешь?

— Да, конечно! — он рывком вскочил пошел в другую комнату, вероятно, спальню, минуты через три вышел с полотенцем и своей большой футболкой. — Больше ничего подходящего не имеется, извини. А к тебе ехать за вещами — нереально. Я там все приготовлю, подожди пару минут!

Подвигал на кухне ящичками стола, принес большой целлофановый пакет, бинт:

— Давай ногу замотаем, чтобы тебе не намочить её?

Осторожно, едва касаясь, начал заворачивать ногу, Лена же поймала себя на нестерпимом желании — дотронуться до такой родной макушки. Ерохин обмирал — любил, когда она запускала руки в его волосы, он только что не мурлыкал, жмурился и просил ещё.

— Дура ты, Ленка! — обругала саму себя она и вздохнула. — Все прошло давным давно, сколько чужих рук его так баловали?

А Ерохин тоскливо так думал:

— Господи, все бы отдал, если бы она руки в башку мне… да только — фига вам, Анатолий Васильич — поезд ушел. Как там Пугачева поет: Ту-ту!

Не терпел он ничьих рук больше в своих волосах, противно почему-то было, а вот Ленкины, он же становился даже не воском, лужей.

— Эх!! Ну, все, пошли? — донес, поставил её возле душа — порадовался, что в квартире этой у него душ отдельно, не в ванне, как ей оттуда выбираться мокрой? Положил рядышком мочалку, постелил на пол полотенчико:

— Лен, ты только поосторожнее, если что, я рядом, дверь просто прикрою! Не до принципов пока с твоей ногой!!

Зазвонил его телефон: — «Это я, твоя мама звоню, вся, блин, извелася, да, прямо на корню!» — послышался голос Масяни.

— Мамулька волнуется! — засмеялся Ерохин. — Проверяет по нескольку раз на дню! Сыночку сорок три, а все маленьким считает.

Неплотно прикрыл дверь и пошел отчитываться Виквике. Лена усмехнулась, подумав:

— Хорошо, погода нелетная, а то бы уже здесь была, суетилась, охала, волновалась.

Мыться было весьма неудобно, но справилась, долго стоять было тяжковато, она вытерлась, надела футболку и прислушалась:

— Да, мам, понял, понял, нет, не буду! Все, целую, спокночи, пойду Елену Прекрасную из ванной вытаскивать! Знаю, стараюсь, пока!

— Лееен, ты как там? Помылась?

— Да, только сил не осталось.

Он вихрем влетел в ванную, увидел её уже одетую.

— Фухх, не пугай!

Опять легко поднял на руки, отнес на диван:

— Всё, ложись!

— Сказал Виквике про меня?

— Да! Она хлеще Штирлица, по интонации меня вычисляет — охала, ахала, велела тебя как хрустальную вазу оберегать! — и запнулся, поняв двусмысленность фразы. — Извини! — и выдохнув, признался: — Лен, так сложно, боюсь!

— Чего же ты стал бояться, Ерохин? Все у тебя, как посмотрю, нормально.

— Не-ет, не нормально, но ты же все равно, как и тогда, ни одному моему слову не поверишь?

Лена неожиданно для себя самой сказала:

— А ты попытайся!

— Сколько раз уже пытался? — с горечью сказал Ерохин. — Опять ведь пошлёшь.

Лена повозилась, устраиваясь поудобнее, нога немного ныла. Ерохин тут же среагировал:

— Болит? Давай ещё на ночь таблетку обезболивающую?

— Нет, пока терпимо, совсем если разболится — тогда…

Ерохин потопал на кухню, принес воду, таблетки, положил на столик и присел возле дивана на коврик.

— И долго ты так сидеть собрался?

— Посижу! — как-то неопределенно сказал он, — может, пока ты не заснешь!

— Хозяйство не застудишь, сидючи на полу, детей рожать не сможешь.

— Дети у меня имеются, вон какая красоточка вымахала, про своего друга тебе не говорила?

— Говорила, только не показала. Сказала — ничего пока определенного, может, через месяц-другой будет… — улыбнулась Лена.

— А я сподобился, не, не знакомила — случайно, приехал, к дому подходил, они там прощались у подъезда, горячо так, — усмехнулся Ерохин. — Она в меня — домой никого не водит.

— А то ты монахом живешь!

— Я же спрашиваю тебя, как ты? — обиделся Ерохин. — Почему тебе можно верить, а мне никак?

Оба помолчали, понимая, что могут слово за слово вдрызг разругаться.