Версия - [36]

Берия открыл папку, взял листки и положил на столе перед Сталиным. Отошёл задом на два шага и даже щёлкнул каблуками, чего сроду ни перед кем не делал. Что значит страх смерти. И о воинском уставе вспомнишь. Перед ГЕНЕРАЛИССИМУСОМ!

Сталин взял очки и подошёл к окну. Листки докладных были уложены по датам поступления. Разной степени грамотности, протокола и точности, они лаконично и правдиво описывали трагический финал его безумной карьеры.

– Что ты с ними сделал, Лаврентий?!

– С кем, товарищ Сталин?

– С этими… с говнюками?

– Когда всё происходило, там уже никого не было…товарищ Сталин. В Управлениях узнали на третий день. Два дня не было связи. Райкомы тоже…разбежались. Никого нет. И жителей нет. Исчезли.

Берия растерянно развёл руки и схватился за голову.

– Ни одного сигнала не было! Ни одного! Казни меня, Коба. Я виноват…

– Успеешь. Теперь иди и найди. Всех! Область оцепить! Никакой утечки!

– Два дня. Свидетели далеко ушли.

– Выловить! До одного! Лаврентий!

– Да, товарищ Сталин!

– У тебя есть готовая бомба?

– Скоро будет.

– Поторопись. Там надо сделать пустыню. Как на Новой земле. Но сначала согнать туда всех свидетелей. Да. Ты виноват, Лаврентий! Мудак! Иди бегом! Нет, стой! Вечер не отменяется. Всем быть. И ни слова!

– Есть, товарищ Сталин!

– Иди.

Поминки по братану

Уже две недели Сталин не устраивал вечерних «заседаний» Президиума. Долгожданный сигнал о «большом сборе» не снял с души членов нарастающего приступа астмы, но языки развязал, и они бойко и бодренько стали названивать друг другу, по привычке наводя в речах конспирацию для прослушки, глупенько заменяя одни понятные слова другими. От простецкого «Батя баранов на лужок выгоняет» пошла нынче крутая «…поляну накрывает».

«Заседания» назначались не для решения государственных задач. Это был банальный «прикорм» вице-визирей, если главным визирем считать Берию. Заодно просвечивал их мутными глазками, не хуже рентгена, прослушивал без стетоскопа, взвешивал на весах пригодность их для своих тёмных дел. Определив «профнепригодность», менял. Шило на мыло. Увы! Кадровый вопрос всегда был больным местом системы. По дороге от сохи в Кремль партейцы теряли боевые качества и становились такими же баранами, как и предыдущие. Безрогими.

Злобно удивлялся, но не понимал, что эти кадры – дело его рук. Не понимал, что страна, покатившись под гору в 17-м, полетела по бездорожью в 29-м, теперь, после «победы», неудержимо рушится с обрыва в пропасть.

Сегодня, в докладных генералов, он увидел внезапно эту пропасть, но дна её увидеть не смог. Может, виноваты в том были старые глаза, а может…

Сталин пришёл почти вовремя – Президиум ещё не успел перегреться. Он занял место в голове длинного деревянного стола. На столешнице было всё для творческого созидания – от холодных запотевших бутылок до солёных огурцов.

Президиум стоял, ожидая команды «Сесть», и с опаской поглядывал на папку в руке у вождя – он никогда не приходил на вечерние заседания с документами. Всё это внушало ненужную тревогу – «Удастся ли спокойно напиться?».

Неожиданно Сталин поднялся и пересел на стул справа. (Справа и слева было по три свободных места, чтобы пустота выделяла вождя как вождя.). Махнул рукой – «Сесть!». Поманил пальцем: – Клим! Падайды на моё мэсто. (Указал в начало стола.) – Стой и читай громко! Всем слюшат! И подал Климу папочку с докладной из Южного военного округа.

Естественно, чтение и слушание проходило в могильной тональности. Увидев совсем уж расстрельную строчку, Клим спотыкался и останавливался, но Сталин подхлёстывал: – Читай, читай! Все буквы читай!

Когда Клим закончил читать, могильная тональность перешла в могильную тишину.

Снова пересели.

Сталин, указывая на всех протянутой рукой, негромко начал говорить.

– Ви! Лысые, седые, в чинах и орденах! Ви понимаете, что ви услишалы? Ви услышали, что наша рэволюция – это гавно! Что социализм, который ми строили – это гавно! Что мы с вами всэ – тоже гавно! Ви понимаете, что наш советский народ насрал бочку гавна нэ только на мой статуй! Он насрал на всэх на нас: на вас, на мэня, на Маркса-Энгельса-Ленина! На Ленина! А также на всю мировую революцию… Троцкий тоже гавно, но то, что ми услишалы, ещё хуже Троцкого!

Сталин кивнул, из-за спины появился дух и налил ему полный стакан вина. Сталин прочёл на бутылке: «Цинандали». Вяло подумал: – Почему нэт вина «Джугашвили»? А! Маладцы! Нэ хотят пить маю кров.

Выпил, не отрываясь, весь стакан, достал трубку. Увидел, что все члены Президиума продолжают сидеть неподвижно, никто не смотрит на стол, все – на него.

– Ну, пачему испугались? Пейтэ, ештэ! Может, последний раз. Вэсэлее, вэсэлее! Приказываю! Потом будэм думат!

Как можно быть веселее, если в последний раз? Но приказ начали выполнять, всё живее и живее. С каждым стаканом провозглашали вождю здравицы, он кивал, поднимал трубку, негромко приговаривал: – Пэйте, пэйте!

Картина застолья в его глазах стала мерцать и переливаться, он несколько раз крепко зажмурился, помассировал пальцами веки, но люди, там, за столом, стали почему-то превращаться в животных. В домашних. Одни – в свиней, и он явственно услышал хрюканье и чавканье, другие – в баранов, и ему привиделись явно бараньи лбы с горизонтально торчащими рожками, и донеслось блеянье. Ближайший к нему деятель походил на козла, чёрного, с острыми торчащими вверх рогами и острой бородой вниз. Только зачем козлу очки? Вах! Это же Лаврентий! Это не козёл. Это чёрт! Что это он говорит? Коба, Коба… а, это я Коба… Как душно…