Вершины жизни - [58]

— Обратите внимание, — приставал он к Женнихен, видя, что Маркс его не слушает, — у обоих могучее чело и голова с копной курчавых волос. На лбу вертикальные складки мыслителя, а выражение лиц в одно и то же время повелительное и добродушное. Я нахожу также у Маркса, — добавлял он многозначительно, — жизнеутверждающее спокойствие души, которое воспел у обитателей Олимпа великий слепец Гомер. Таким людям чужды рассеянность и завихрения. — Красноречивый врач погружался в глубокомысленное созерцание голов Зевса и Маркса.

— Классические боги — символ вечного покоя, лишенного страсти, — продолжал он убежденно. — Не правда ли, Мавр?

— Вы не правы, — ответил тот, не задумываясь, — они символ вечной страсти, чуждой покоя.

Когда к Марксу приходили товарищи по партийной или политической работе, Кугельман принимался ворчать. Он хотел, чтобы, подобно античным богам, Маркс был недоступен людям, метал молнии и громовые стрелы на бумаге, а не занимался тем, что ганноверскому врачу казалось всего лишь земной суетой, не стоящей траты времени. Маркс вежливо, но решительно прекращал сетования Кугельмана и продолжал общаться с самыми различными людьми. Его посетила депутация Всеобщего германского рабочего союза металлистов, и более часа продолжалась их оживленная беседа. Маркс рассказал делегатам о подлинном значении профсоюзов и высказался против принципов организации рабочих объединений, проводимых Швейцером и его партией. Спустя несколько дней к вождю Интернационала пришли члены Центрального комитета Социал-демократической рабочей партии Германии.

Разговор между ними был резким и не исчерпал разногласий.

В зале у Кугельманов, прозванном «Олимпом», устраивались часто концерты, в которых участвовали местные певцы и музыканты, а также Женнихен. Она прочла монолог леди Макбет. Незадолго до того она выступала в той же роли в одном из лондонских театров. Полученные за это деньги Женнихен потратила тогда на покупку бархата для Ленхен, не имевшей теплого пальто.

Случалось, по вечерам Маркс читал семье Кугельманов наизусть отрывки из греческих классиков, Шекспира, Гёте, Шамиссо, Рюккерта. Беседуя о литературе, он метко судил о своих любимцах — Кальдероне, Фильдинге, Бальзаке, Тургеневе, который, по его мнению, верно понял своеобразие русского народа, восхищался описаниями природы у Лермонтова. О чем только не говорили! Маркс как-то весьма юмористически описал бывшее с ним происшествие, когда его чуть не задержали и не препроводили в полицию по подозрению в краже. Он пытался сдать в ломбард под залог фамильное серебро жены, на котором был баронский герб и монограмма фон Вестфаленов. Только вмешательство Женни разъяснило это грустное недоразумение.

Женнихен привезла с собой «Книжку признаний», и многие из новых знакомых и друзей ответили на ее вопросы. Маленькой Френцхен больше всех иных нравились шуточные признания Елены Демут, которые девочка многократно перечитывала и повторяла.

— Как это верно, — повторяла следом за дочерью Гертруда Кугельман, — что тому, кто постоянно возится с кастрюлями, счастьем кажется «съесть обед, который я не готовила». Так, кажется, пишет ваша Ленхен?

На вопрос, какое ваше любимое занятие, Елена отвечала: «Строить воздушные замки». Любимым героем ее был — кофейник, а героиней — самая большая сковорода.

Девизом своим Елена Демут объявила: «Живи и жить давай другим».

Личностью наиболее неприятной казался ей Лассаль, чей черствый эгоизм, скупость и обжорство навсегда запомнились Ленхен.

Дни в Ганновере, прозванные Марксом «оазисом в пустыне», пронеслись быстро. В октябре он уже снова был в Лондоне. Из России Николай Францевич Даниельсон прислал ему к этому времени «Положение рабочего класса в России» Флеровского.

Случалось, что в английской и немецкой прессе появлялись злобные отзывы на «Капитал», которые смешили Маркса и его друзей, но неизменно сердили Елену Демут. Она яростно ополчалась на всех, кто осмеливался непочтительно говорить или писать о Марксе.

Прусская бульварная печать изрыгала в пароксизме бешенства и бессилия ядовитую пену в адрес вождя Интернационала, чей могучий ум теоретика и бойца был признан уже во многих странах:

«Политический преступник, беглый бунтовщик, красный разбойник из Трира Карл Маркс, укрывшись в Лондоне, терроризирует своей книгой все слои низших классов».

Однако и противники «Капитала» скрепя сердце вынуждены были признавать всю внутреннюю силу и пламень, заложенные в этом великом труде.

Журнал «Субботнее ревю», снабжавший отставных клерков и местных торговцев постным, нравоучительным, богобоязненным недельным чтивом, писал в обзоре новых немецких книг о труде Маркса: «Как бы ни были зловредны взгляды автора, нельзя все же не признать убедительности его логики, силу его красноречия и своеобразную прелесть, которую он сообщает самым сухим проблемам политической экономии».

Наступил последний день 1869 года. Отрывая листик календаря, Маркс задумался.

В памяти всплыли наиболее важные дела последнего месяца: сбор денег для Золингенского производственного товарищества, составление письма, предназначенного лорду Личфильду. В нем Маркс рассмотрел постановление Международного Товарищества Рабочих и развил свой взгляд на отмену частной земельной собственности и историческую необходимость ее национализации. Написал он и резолюцию о фениях председателю Ирландской ассоциации рабочих. На заседании Генерального совета докладывал о нападках анархистского бакунинского журнала «Равенство». Многократно говорил с трибуны о событиях в Ирландии, подготовил контрнаступление против подрывной работы Бакунина в Интернационале и послал об этом подробное сообщение в Брюссель своему единомышленнику де Папу для доклада Брюссельскому комитету Международного Товарищества. Ходатайствовал перед Генеральным советом об организации сбора денег в пользу бастующих горнорабочих Вальденбурга. Написал статью для газеты, выступал на праздничном рождественском вечере в Рабочем просветительном обществе немецких изгнанников. Посетил тяжело больного ирландского рабочего, члена Интернационала. Отредактировал составленный Эккариусом отчет о Базельском конгрессе.