Вершины не спят (Книга 1) - [24]

В тот день на дворе мечети состоялся суд старейшин. Присудили из имущества убийцы отдать семье убитого половину: две лошади, две коровы, двадцать баранов, сорок сапеток кукурузы. Судьи обязали Кургоко купить осиротевшим детям по два аршина ситца на рубашки и штаны, сшить каждому к зиме по шубке из овчины. Таким образом, дело кончили миром, без права мести со стороны семьи убитого, ибо несчастный Кургоко не только не возражал против решения, но готов был и на большие жертвы.

Самое тяжелое состояло в том, что по шариату Кургоко должен был покинуть старый, обжитой дом и поселиться вдали от кровников. Что ж, пришлось сделать и это. Вот тогда-то и узнал бездомный, бродячий мастер, известный по аулам Кабарды под именем Степана, о продаже дома в Прямой Пади.

Как жестоко оборачиваются иной раз страсти людские! Как произошло такое несчастье с человеком богомольным, разумным, щедрым, с человеком, который никогда не брался зарезать барана или телку? Он отдавал полголовы барана тому, кто резал вместо него, да вдобавок еще часть позвоночника и ножку. Никогда не стрелял птицу, а ружье держал просто так, для виду. В самом деле — какой же кабардинец не имеет ружья!

И вот такой человек убил соседа! Соседа, которого всегда приглашали к столу, если в дом приходили гости, соседа, которому даже давал поносить свою каракулевую шапку! Запросто они ссужали один другому то мешки, то борону, то ловко отточенный топор. «Они дружны, как пальцы на одной руке», — говорили про Кургоко и Касбота…

Все рухнуло. Несчастный случай все изменил в жизни старика, и не только в его жизни. Ужасные выстрелы на дворах Матханова и Маремканова, принесшие столько горя обеим семьям, оказали решительное влияние и на жизнь осиротевших детей Касбота, и на судьбу сыновей Кургоко.

Расчетливый умный старик Матханов смотрел далеко. Он искренне готов был помогать сиротам. И не оставлял обездоленную семью на зиму без дров, весною — без семян, вдову — без платка, детей — без гостинца к празднику. В своих молитвах Кургоко и его жена Амина никогда не обходили страшного греха, содеянного в диком припадке гнева. Все это так. Но не мог Кургоко не думать о том времени, когда вырастет старший сын убитого. Кто может поручиться, что Инал останется удовлетворен решением суда старейшин и кровь не возмутится в нем, не соблазнит его вид винтовки, надежного кинжала?.. Старик Матханов знал жизнь, знал горячность и неукротимость, свойственную иным его соплеменникам. Кто поручится, что искренние дары, принимаемые сейчас с детской беспечностью, впоследствии не истолкуются превратно и в сердце оскорбленного юноши не найдется ничего, способного остановить месть?

Присматриваясь к Иналу, стараясь приласкать его, Кургоко уже сейчас замечал в черноголовом, широкоскулом, смуглом мальчике с пытливо глядящими, слегка раскосыми глазами замкнутость и упорство… «Вот такое же упорство и привело его отца к несчастью», — думал старик, и это наблюдение заставляло его снова и снова задумываться над судьбой Нашхо и Казгирея. Наконец он высказал свои соображения жене, и та согласилась с ним не без душевной боли. А соображения были такие.

Нелегко поднять руку на важного человека, скажем, на писаря в суде, даже на писаря в ауле — человека, умеющего написать прошение, истолковать закон. Так худо ли, если Нашхо станет таким человеком? Нет, это было бы не худо!

Кто посмеет поднять руку на своего муллу? Худо ли, если Казгирей станем муллою в своем жемате? Ведь нынешний мулла не нахвалится успехами лучшего своего ученика, младшего сына Кургоко… Что же касается Нашхо, то надо добиться, чтобы мальчика приняли в русскую школу, открывшуюся в казачьей станице.

Амина соглашалась, что такой план дает почти полную уверенность в спокойной будущности обоих сыновей. Но придется замаливать новый грех: сын правоверного меняет медресе на русскую школу.

Пошли с подарками к старосте казацкой станицы, и вот Нашхо уже с осени стал ходить в школу, а младшего, Казгирея, учитель медресе начал готовить к поступлению в духовное училище в Баксаке.

Кургоко объявил о продаже дома. Покупатель нашелся. Это был Степан Ильич. И тогда уже немолодой человек бродячий мастер-оружейник решил перейти на оседлый образ жизни.

Сначала Кургоко не хотел продавать ему дом — возражала вдова убитого Касбота.

— Русский человек заведет свиней, — утверждала Урара, — как жить с таким соседом?

— Я не собираюсь заводить ни свиней, ни даже кур, — объяснял ей покупатель. — Все знают, что я только слесарь и плотник, чиню оружие, а не считаю яйца. Мне дом нужен под мастерскую. Продавай, Кургоко! Всем в ауле от меня будет польза, и ты, Урара, тоже будешь довольна соседом, видит аллах.

Как было отказать такому человеку? В ту пору Степан Ильич и одевался по-кабардински, а не по-русски — не пальто, а черкеска, не картуз, а кубанка…

Кургоко сдался.

Новый жилец и впрямь оказался мастером на все руки. Бывший дом Кургоко превратился в мастерскую. В кунацкой Степан Ильич поставил сверлильный и точильный станки, по стенам развесил инструмент, и это новшество пугало правоверную соседку не меньше, чем близость свиней. А главное — никаких сил не было удерживать детей от посещения дома гяура.