«Верный Вам Рамзай». Книга 1. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1933-1938 годы - [416]
Из протокола допроса бывшего начальника штаба Квантунской армии генерал-лейтенанта Хата Хикодзабуро от 28 февраля 1946 г.:
«ВОПРОС. Уточните, с какой целью Японией были организованы военные столкновения в 1938 г. в районе озера Хасан, и в 1939 г. в районе Халхин-Гол? Можно ли расценивать их как попытки спровоцировать войну с Советским Союзом и вооруженной силой захватить территории?
ОТВЕТ. Ответ: Действия Японии, совершаемые в то время в районе озера Хасан и реки Халхин-Гол, безусловно, носили провокационный характер, эта провокация не была рассчитана на Большую войну. Основная цель, которую Япония преследовала в то время, заключалась в захвате вооруженной силой части территории. То есть действия Японии в данном случае можно сопоставлять с действиями шелковичного червя, постепенно поедающего лист тутового дерева(выделено мной. — М.А.)»[635].
Хата Хикодзабуро показал также на допросе:
«… После маньчжурских событий, и особенно после продажи КВЖД, правительство и широкие массы японского населения, не говоря уже о всей Квантунской армии, стали недооценивать реальную мощь СССР. Бесспорен факт, что в Японии царила атмосфера желания нанести удар по СССР при удобном для этого случае, с тем чтобы показать реальную мощь Японии. В результате этого возникли всевозможные пограничные инциденты. Не будет преувеличением утверждать, что Генеральный штаб не только не отдавал точных и конкретных распоряжений о пресечении пограничных столкновений, а наоборот смотрел на эти инциденты сквозь пальцы. Никто, однако, не считал, что схватки на государственных границах приведут к немедленной войне между СССР и Японией. Часть руководителей Квантунской армии хотела использовать эти пограничные столкновения для предлога форсирования вооружений к предстоящей войне с СССР»[636].
Конфликт у озера Хасан в том числе имел целью принудить Советский Союз отказаться от помощи Китаю и поднять моральный дух японской армии, сражавшейся в Китае, продемонстрировать западным державам свою враждебность по отношению к СССР, а также тот факт, что Япония, несмотря на свои трудности в Китае, остается главным хозяином в азиатском доме — к тому времени уже начались переговоры о заключении «оборонительного» союза между Токио, Берлином и Римом[637].
18 сентября газета «Франкфуртер цайтунг» опубликовала статью «нашего корреспондента», которая называлась «Между Чанкуфэном* и Кантоном»[638]: «То, чего не могла сделать продолжающаяся пятнадцать месяцев война с Китаем — вызвать в самой Японии серьезные опасения перед воздушными налетами — впервые повлекли за собой относительно маленькие пограничные бои на остававшемся до сих пор совершенно неизвестном стыке трех стран — Кореи, Маньчжоу-Го и Советской России. В Токио и всех важных городах Японии было введено затемнение, отменена публикация сводок погоды. Тем самым были ясно обозначены опасности, которые этот пограничный конфликт таил в значительно большей степени, нежели китайский конфликт.
Сегодня, когда японские войска покинули всю даже не предусмотренную договором о перемирии территорию стыка трех стран, простирающуюся на несколько километров в ширину, внешне все выглядит опять так, как до инцидента, когда на горе Чанкуфэн появились несколько солдат ГПУ, отрыли позиции, разбили палаточный городок и отправились после проделанной работы удить рыбу, пока, впрочем, японцы не уготовили кровавый конец этому воинственно-комическому поведению Советов и не начался бой на границе, продолжавшийся две недели и принесший обеим сторонам относительно тяжелые потери. Разрешение конфликта, которое предпочли японцы, — отвод японских войск на южный берег реки Тумен — лишь позволило укрепиться жуткому чувству непредвиденности, какую таят в себе все эти пограничные конфликты. Чанкуфэн был упорнейшим из всех пограничных столкновений, имевших до сих пор место на сибирском фронте, который протянулся более чем на две тысячи километров. И то, что инцидент улажен, не дает ни малейшей гарантии, что послезавтра не начнется еще более резкое столкновение с еще более тяжелыми последствиями. Граница на севере таит для Японии угрозу воздушных налетов, она таит просто военную опасность. Японская армия в этой ситуации не потеряла самообладания. Но она и не сочла момент благоприятным для того, чтобы отважиться на шаг, в котором Квантунская армия и все молодые офицеры, собственно, и видят жизненную задачу японских вооруженных сил. (Эта сдержанность может поначалу показаться тем более удивительной, что в японской армии неоспоримо господствует воззрение, что Советская Россия находится сегодня на низшей точке мощи, от которой еще возможен подъем, но едва ли — дальнейший упадок.) Если армия вопреки этому не использовала инцидент при Чанкуфэне в качестве повода к войне, то решающими при этом могли оказаться наряду с другими два соображения. Во-первых, еще не оконченная война в Китае, дальнейшее территориальное расширение которой отнюдь не считается исключенным, и “решающая битва” за Ханькоу, приготовления к которой как раз идут, не позволяют отвлечения военных сил путем создания нового большого фронта. Во-вторых, в руководящих политических кругах Японии, да и в руководящих кругах вооруженных сил по сей день еще не решено окончательно, против кого нужно будет использовать в первую очередь завоеванные в Китае позиции — против Советского Союза или против Англии, особенно сильно заинтересованной в Китае. Решение не делать Чанкуфэн исходным пунктом советско-японской войны далось японскому военному руководству не очень трудно. Маньчжурия еще недостаточно обжита для того, чтобы быть в состоянии обеспечить такую войну необходимым количеством войск и материалов. Для того чтобы только поддержать оборону границ на севере, пришлось бы еще отводить с фронта в Китае большую часть лучших и опытнейших войск. Может быть, оказалось бы под вопросом взятие Ханькоу, а, возможно, оказавшееся бы необходимым после Ханькоу продолжение китайской кампании — и подавно. Насколько охотно японская пресса говорит о “решающей битве за Ханькоу”, которая должна повлечь за собой уничтожение последних боеспособных сил правительства Чан Кайши, настолько сомнительным кажется военным специалистам, действительно ли китайское руководство, что бы там заранее ни говорилось, согласится признать такое поражение. Сомнения по поводу того, сможет ли японская армия завершить взятием Ханькоу свой поход, более чем оправданы. Стало быть, тем более необходимым было срочное урегулирование конфликта при Чанкуфэне, невзирая даже на опасность, что другие заинтересованные державы поймут, насколько сильно увязли японцы в Китае. Естественно, когда начались бои, нашлись японские офицеры, которые заявляли, что несмотря на хлопоты с Китаем переход к войне с Красной Армией вполне возможен и необходим. Такие мнения можно было услышать не только в Токио. Еще настоятельнее они высказывались в войсках корейского гарнизона, участвовавших в этих боях, и, по всей вероятности, особенно в Квантунской армии, самостоятельность и ухарство которой хорошо известны. И поэтому было более чем успокаивающим то, что в ходе и особенно при окончании пограничного инцидента впервые за долгое время снова мог провести твердую внешнеполитическую линию министр иностранных дел Угаки.
