«Верный Вам Рамзай». Книга 1. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1933-1938 годы - [403]

В письме Борис обвиняет меня в следующем:

1. Я незаконно отказался отправить его телеграмму.

2 Я недостаточно конспиративен в отношении посещения коробки (советское генконсульство в Шанхае. — М.А.).

3. Я недостаточно конспиративен в офисе.

4. Я пользуюсь машиной, записанной за офисом, для встреч.

5. Я живу в одном доме с Даром.

6. Я завел склоку с Артуром и ответственен за нее.

7. Я не завоевал авторитета среди работников.

Буду докладывать Вам мои пояснения в этом порядке.

1. Телеграмму, которая приложена к письму Бориса, я отказался отправить и думаю, что поступил правильно. “Законность” этого ясна, т. к. я имею право не отправлять тех телеграмм, которые не нахожу нужным отправить. Те же данные, которые Вам хотел доложить Борис телеграфно, не требовали такой спешности потому, что, во-первых, я не вижу непосредственных актуальных данных, которые бы давали основания телеграфно сигнализировать опасность провала. Все факты, о которых говорит Борис, достаточно быстро будут Вам доложены этой почтой. Так что я думаю, что я имел право и основание не отправлять телеграммы.

2. Борис вполне прав, когда указывал на то, что мои посещения коробки слишком часты. Об этом он говорил со мной, говорил со мной об этом и Артур, я сам часто об этом думал.

Почему же так случилось, основная причина заключается в том, что я прибыл сюда не на постоянную работу, а в срочную командировку, сроком 6–8 месяцев. Задачи, которые мне были поставлены, я должен был выполнить как можно быстрее. Понятно, что если бы я прибыл сюда на постоянную работу, а не во временную командировку, я организовал бы свои посещения коробки иначе, не говоря уже о том, что на постоянную работу я бы никогда не был послан на ту официальную должность, которую я теперь занимаю и которая совершенно не подходит для руководителя такого большого хозяйства, руководство которым требует тесной и непосредственной связи с коробкой и пребывания в ней самой.

Если бы я пробыл здесь только 6–8 месяцев, мои частые посещения коробки были бы после этого срока автоматически прервались бы без всяких последствий, т. к. на такой срок такая “система” допустима и не может иметь неприятных последствий. Однако, т. к. я остался дольше, то эта “система” допустима и не может иметь неприятных последствий. Однако, т. к. я остался дольше, то эта “система” оказалась не только не годной для длительного употребления, но и недопустимой.

Мною принимались неоднократные решения последний месяц-два, которые должны были сократить необходимое количество посещений коробки, одно время я являлся в коробку через день, одно время даже реже, но в тот или другой момент в связи с обстановкой все это срывалось, и я снова был вынужден бывать в коробке почти ежедневно, если хотел на самом деле руководить работой, что я обязан делать…

Что же угрожающего есть в моих частых посещениях коробки? Это то, что я буду на особой примете и, как говорит Борис, расшифрован.

Это очень плохо, но это еще далеко не катастрофа. Дело ведь не в том, что я буду на примете, чего понятно допускать не следует, а в том дело, чтобы, если за мной наблюдают, что, несомненно, не допустить того, чтобы за мной следили и, тем паче, чтобы меня проследили.

2 (нумерация документа. — М.А.). Что предлагает Борис? Он предлагает, чтобы я прекратил совершенно посещение коробки. Это может предложить только человек абсолютно незаинтересованный в успехе нашей работы. Мне не посещать коробки, значит, не делать работы. Тогда я здесь никогда не выполню задач, возложенных на меня. Нужно, как можно, сократить посещения, что я обязываюсь сделать, и сделал бы и без письма или телеграммы Бориса.

3. Борис утверждает, что я недостаточно конспиративен в офисе, потому что бываю там только два-три часа в день. Это, во-первых. Для точности докладываю, что я бываю в офисе Бориса ежедневно два-три часа в день, кроме двух дней в неделю, когда я бываю в офисе 4–5 часов, т. е. четыре дня в неделю я бываю два-три часа.

Я уже не раз докладывал Вам в письмах и говорил об этом перед отъездом сюда, что мое положение в офисе Бориса будет положением “белой вороны” при моем незнании языка. Так оно и оказалось. Я сам, без помощи Бориса, который никакой инициативы в этом деле не проявил, при инициативе Мико[614] (Р.М. Мамаева, помощник представителя ТАСС, помощник резидента. — М.А.) устроил себе работу в офисе Бориса, выпуская бюллетень на русском языке. Выпускаю его регулярно и это все, что я могу там делать, и на это хватает с избытком того времени, которое я там провожу. Сидеть там и плевать в потолок — не убедительно. При отъезде сюда я условился с хозяином офиса Бориса о том, что буду находиться в офисе только часа три в день. Об этом же я докладывал у нас, и возражений против этого никаких не было. Это и понятно, если заставить меня, как это предлагает Борис, работать в его офисе 6–7 часов (вопрос, чем заниматься), то, что же останется для нашей работы.

Борис пишет в письме, что он и Михаил работают по 8—10 часов в день в офисе. Это верно, но и результаты этого на нашей работе очень плачевные…

Во-вторых, Борис обвиняет меня в том, что я в офисе веду себя не всегда так, как полагалось бы мне в качестве официально подчиненного ему. Признаюсь, это иногда бывает, но никогда не в присутствии кого бы то ни было, а только наедине. Приходится это делать, потому что для того, чтобы выжать от Бориса какую-либо работу для нас, приходится ее на самом деле выжимать. Приходится вмешиваться во взаимоотношения между Борисом и Мико, для того, чтобы их уладить, т. к. Борис очень часто вел себя по отношению к ней не так как надо. Приходится иногда напоминать Борису, что он находится здесь не потому, что он работник своего офиса, а потому, что он наш работник. Когда не помогают мягкие слова, приходится говорить резко. Допускаю и беру на себя вину, что, может быть, иногда перебарщивал.