Вернувшийся с долгой охоты - [5]

Вскоре он исчез. Через несколько недель по радио сообщили о его аресте. Потом о его казни.

Шрайк едва дышал. Он отчетливо ощущал приближение страшной угрозы. Прислушавшись, он уловил шорох и слабый скрежет.

Рука, которой он постарался дать отдых, сейчас казалась ему парализованной. Шрайк хотел переложить пистолет в здоровую руку, хотя и понимал, что от этого пострадает точность стрельбы. Ему все же удалось, сморщившись от боли и стиснув зубы, два раза подряд нажать на гашетку. Но их было слишком много. Они не оставили Шрайку ни малейшего шанса. Тогда он опять поднял пистолет и стал стрелять. Он стрелял до тех пор, пока не перестал ощущать свою руку.

В подземелье снова воцарилась тишина. Вокруг него все заволокло дымом, пахнущим серой, и он, как ни странно, почувствовал себя более защищенным.

Но дым рассеялся быстро, пожалуй, слишком быстро, словно от сильного сквозняка. И Шрайк увидел перед собой два слабо светившихся круглых пятна, словно надвигавшихся на него из глубины мрака. Он понял, что это были глаза, глаза Чужого, и это означало конец.

Глаза не моргали, они словно плавали в густом мраке. Он испытывал непреодолимое желание смотреть в них, отдаваясь власти их холодного мертвого свечения.

Сознание Шрайка бешено заметалось по кругу. В мозгу снова начали рождаться видения. Но теперь они были чужими, привнесенными в его голову извне. Они не были рождены его прошлым, а проникали откуда-то со стороны, насильно внедряясь в его теперешнее бытие, словно твердые холодные острые предметы.

Осенний лист, ледяной, скользкий, липко пристающий к нежной пульсирующей плоти…

Боль чужого проникновения в его сознание. Распадение собственного мира. Распад личности, осколки которой разлетаются во все концы Вселенной. Понимание того, что спасения нет и не будет.

Образ спокойного неба, местами серого, местами голубого над зеленым лесом непонятных растений, среди которых холодно позвякивают кристаллы…

Образ бездонного фиолетового океана; в его глубинах то и дело мелькают, скользят необычные живые существа и извиваются водоросли, похожие на языки пламени.

Образ солнца. Образ взрыва. Образ солнца-взрыва, вращающегося вокруг него все быстрее и быстрее…

* * *

— Я чувствую, что Шрайк не вернется, — пробормотал Мэгони. Хорек, пытавшийся найти удобную позицию для стрельбы на крыше, опустил автомат.

— Мэгони, я должен выйти в город.

— Чтобы тебя тут же убили?

— Ну, это еще вопрос.

Крим, готовивший котов для патрулирования в окрестностях, взъерошил волосы и бросил в пустоту, ни на кого не глядя:

— Кому-то захотелось свалить?

Мэгони молча пересек комнату и отвесил ему пощечину. Крим резко выпрямился, потом опустил на кресло кота, которого держал в руках.

— Ты стал слишком нервным, Мэгони. Ты все еще чувствуешь себя командором?

Мэгони посмотрел ему в глаза.

— Больше, чем кто-либо из вас… Вы все, Крим, ведете себя, как машины для убийства, вы никогда не пытаетесь понять, почему и как происходят события.

— Почему, — скрипнул зубами Крим, — это нам ясно. Потому что здесь побывала эта девушка с микро. Похоже, что это одна из твоих сестер, Мэгони. Ну а как… Ведь ты сам приказал Бразу привести ее сюда, в наше логово. Что, мы все скоро сможем перетащить сюда своих родственников?

Мэгони гневно поднял руку, но тут же медленно опустил ее.

— Крим, — пробормотал он, — ты ничего не понимаешь.

Парни молчали. Они ждали, что скажет Мэгони. Они очень хотели, чтобы он сказал что-нибудь. Мэгони машинально погладил подвернувшегося под руку черного кота, который, шипя, отпрыгнул в сторону.

— Вселенная чудовищно огромна, — снова заговорил Мэгони. — Эта комната ничтожно мала. Их невозможно сопоставить, вы должны понимать это. Мы, несколько человек, запершиеся в этой комнате, решили сражаться до конца. Но во Вселенной существуют десятки, сотни миллионов различных рас на множестве планет, вращающихся вокруг бесчисленных солнц.

И тем существам, которые не похожи на нас, наплевать на то, что мы думаем. Я хочу сказать…

Мэгони замолчал. То, что он собирался сказать, было трудно выразить словами. Да и время было слишком неподходящим для философствования. Не стоило пытаться раскрыть парням глаза — это могло лишить их желания сражаться. Они выбрали свой путь, и он, их вожак, не жалел ни о чем. Они действовали так, как считали нужным. Как могли. Правда на их стороне, что бы ни думали все эти перепуганные бараны, покорно подставляющие головы новым хозяевам, это блеющее стадо, забившееся по углам и с трепетом поглядывающее на небо.

— Я хотел сказать, — закончил он, — одно: нам придется нелегко. И не стоит надеяться, что мы можем победить. Это так же нереально, как возвращение Шрайка. И тем не менее мы — «Красные коты», и мы должны доказать, что способны устроить грандиозное шоу, если захотим.

Он замолчал. Все вокруг застыли в ожидании каких-то иных слов. Наверное, они ждали четкого приказа. Или призыва. Или слов о том, что с ними будет.

— Я не думаю, что они нападут сегодня ночью, если они вообще собираются атаковать нас. Хорек может выйти с двумя парнями, если у кого-нибудь еще есть такое желание. Но учтите, четверо наших все еще не вернулись…