Вернуться в сказку - [380]

Равнодушна… Совершенно равнодушна! Она не ублажает его, не пытается задобрить, пытаясь подобрать нужные слова. Говорит то, что думает. Райан сам слишком лжив, чтобы не замечать чужую ложь. А Мария не лгала. Девушка совершенно не собиралась мстить за смерть Алесии. Впрочем, не Асбьёрном же она была. Хотя… И тот бы не стал портить отношения с Райаном из-за смерти какой-то там девчонки.

Мария улыбается задумчиво. Немного грустно и немного потерянно… Будто пытаясь что-то вспомнить… Как же больно смотреть на неё! Как же безумно тошно! Как же сильно начинает ранить его в такие моменты его одиночество… В голову почему-то закрадывается идея вложить ей чьи-нибудь воспоминания. Пусть помучается… Зачем она так навязчиво напоминает ему о погибших товарищах? Чужие воспоминания всегда так трудно чувствовать. Так больно… Это разрывает твою душу. И в конце концов, душа разрывается на части — взрывается от той боли, которую чувствует… Ужасное наказание. Малус всегда был изобретателен в плане пыток — изобрести такую никто, кроме него, не смог бы. Райан даже завидовал его фантазии. И он накажет эту девчонку за то, что так сильно ранила его, напомнив ему его друзей… Он накажет её — эту мерзавку, которая вырывала ему его душу сейчас.

Мужчина наклоняется к ней с полной решимостью осуществить задуманное, приближает своё лицо так, что их губы почти касаются. Девчонка ниже его. Пусть не настолько, насколько обычно ниже его женщины. Но ему приходится нависнуть над ней, чтобы было удобнее.

— Хочешь золота? Или, может, любви? — шепчет он ей в самые губы. — Или… Короны? Хочешь править?

Смеётся. Смеётся! Прямо ему в лицо! Какая возмутительная наглость! Какая поразительная наглость…

Снова становится невыносимо. Как могла она делать это — заставлять его чувствовать себя ещё более виноватым? Куда ещё более виноватым? Он безгранично виноват перед своими друзьями — он постоянно, каждый день, всю свою чёртову вечность шепчет их имена, в надежде когда-нибудь почувствовать себя прощённым. Ему так хочется битв, драк, пылающих миров — потому, что тогда он может хоть на несколько мгновений позабыть свою боль…

Ему так хочется покоя…

Но разве может быть покой у предателя? Разве может достаться ему покой?! Как будто небеса могут помиловать его! Как будто его грех имеет право на прощение! Как будто… Ему хотелось кричать от переполнявшей его боли. Но… Демоны не имеют на это право. Он имеет право лишь тихо усмехаться, пугая тех людей, кто находились рядом с ним. Людей пугает слишком многое… Всё, что они не могут понять. А понять они не могут столь многое…

— Мне не нужно золото. Я не хочу любви, — качает головой Мария, не отводя взгляда от этого человека. — И я не хочу быть коронованной марионеткой.

Марионеткой… Как же забавно… А ведь он хотел сделать эту девчонку именно куклой в своих руках… Вот почему она не боялась — не хотела, чтобы кто-то использовал её страх против неё, чтобы поработил её с помощью его… Милая девочка… Такая любопытная… Такая милая… Такая очаровательная… Подобных он видел редко… Даже Алесия и Сара — его последние «куклы» — были не так прелестны.

— Стало быть, ты хочешь играть? — спрашивает он, почти нежно касаясь холодными пальцами её лба. — Хочешь играть в ту игру — людьми и мирами — за участие в которой многие платили столь высокую цену, что тебе и не снилось?

Распахивает свои тёмные глаза, смотрит несколько завороженно. Он тоже зачарован ею. Попались оба. Только вот он — куда старше… И он сможет справиться с этим наваждением. В отличие от неё. Никто ещё не справлялся. Кроме Деифилии… Но та была недосягаема для него теперь.

Как же он тосковал… Ни один смертный не смог бы этого понять — у смертных всегда есть надежда соединиться после смерти. У него же такого драгоценного шанса не могло быть никогда… Он был наказан, наказан за свою трусость, тогда как вечно смеялся над Оллином с его осторожностью. Он был наказан за свою зависть, тогда как вечно упрекал в ней Саргона, чувствовавшего себя чужим в Сонме Отступников. Он был наказан за свою гордыню, тогда как всегда считал гордецом Танатоса. Он был наказан за своё безумие, тогда как главным безумцем среди них всегда был Драхомир.

— Я… хочу… — Мария смотрит на собеседника очень внимательно, стараясь не упустить ни одного его движения. — Я хочу этого…

Смеётся… Смеётся тем безумным смехом, который он всегда любил, перед которым всегда готов был упасть на колени… Это именно тот человек, которого он так давно искал. Это именно… Нет! Такое никогда не свершится! Небеса просто дразнят его этой девчонкой! Они смеются над ним, видя его отчаяние и беспомощность. Они наказывают его теперь. Сверх той меры наказания, которую он получил бы тогда, оставшись со своими друзьями. Вина… Вечная вина — вот было его наказание. И вечное одиночество, уже без надежды найти кого-нибудь из них…

Он был так слаб духом… Наверное, это была одна из причин, по которой он так ненавидел слабость в людях — когда-то его собственная слабость лишила его смысла, чести, друзей, дома… Лишила всего, чем только можно было жить. Оставив в душе лишь зияющую пустоту, которую ничем нельзя было заполнить. Только той жестокой игрой… Только бушующей, сносящей голову опасностью… Это было единственное, что помогало ему забыться теперь.