Вернуться в сказку - [343]

— В Академии он сможет больше времени проводить на свежем воздухе, — сонно шепчет Алу Теодор Траонт. — Там было почти здорово… Если бы не эти гадкие учителя…

Гадкие учителя… Как же это было королю знакомо… Пожалуй, не только Мария имела схожие черты характера с Теодором. Он никогда не любил учиться. Хотя бы потому, что вся система образования была в корне неправильной, но об этом, учитывая то, что теперь творилось в Орандоре, можно было даже не говорить. Ну и ещё, потому что Мария всегда училась лучше, и это было весьма обидно. Ал никогда не считал справедливым тот факт, что девочка понимала большую часть школьной программы в то время, как он почти ничего из этой же самой программы не понимал. Хотя оценки у него, всё же, были при этом весьма неплохими.

Впрочем, Альфонс был даже рад, что ему в этой Академии учиться не придётся. Разумеется, выучить историю и законы — хотя бы собственного королевства — ему придётся, но это будет в индивидуальном порядке, а не сидя за партой в душном классе, полном самых разных детей. То, что в Академии уроки преподаются примерно так же, как и на Земле, Ал почти что не сомневался. Был уже сентябрь. И примерно в это время как раз и начинался учебный год. И здесь тоже. Впрочем, у Брауна, что ни говори, «рабочее время», как он раньше называл школу, началось куда раньше. Благодаря всё тому же Малусу, которого Ал теперь едва мог вспомнить в цензурных выражениях.

— Бог с ним — со свежим воздухом! — громогласно объявляет герцог Кошендблат, услышавший эту фразу Траонта. — Леонард — пятнадцатый из моих сыновей. Если он не получит стоящего образования — ему абсолютно ничего не достанется. Образование — единственное, что я могу ему оставить.

Герцогиня тут же бледнеет ещё больше, вопросительно смотрит на мужа. В её глазах застывают слёзы. Герцог тут же чуть заметно морщится. Ал смотрит на них внимательно — всё-таки, нужно примерно понять, как ведут себя здесь знатные люди. Теперь он тоже из их круга и должен вести себя соответствующе. Кажется, так как-то сказала Джулия своему брату во время своего последнего визита?

— Но, Том! — робко возражает жена герцога. В её голосе появляются просящие, заискивающие нотки. — Неужели тебя совершенно не волнует здоровье нашего…

Томас недовольно хмурится. Кажется, слова жены его порядочно разозлили, но он пытается сдерживать эмоции — очевидно, он, всё же, весьма эмоциональный человек — и вести себя так, как «надлежит вести себя знатному лорду», если цитировать Теодора Траонта, который вести себя так категорически не хотел.

— Я тебя очень прошу, Леокардия, — обрывает её герцог резко, хоть и сдержанно, — не нужно этого сейчас.

Женщина тут же замолкает, глядит на мужа почти обиженно, со слезами на глазах, которые вот-вот норовят вырваться наружу. Алу даже жаль её. Его отец никогда так не обращался с его матерью, как бы Альфонсу ни не нравились их отношения между собой. Его мать не боялась мужа, это Браун помнил точно. Она сама любила ругаться. Выводила Джошуа из себя своими криками и беспричинными часто капризами. Леокардия Кошендблат же мужа боялась. Быть может, дело было в том, что она родила ему столько детей, которые, очевидно, герцогу были не так уж и нужны.

Томас Кошендблат на некоторое время замолкает. Смотрит напряжённо. Почти волком. Переводит дыхание. Кажется. Их отношения не такие уж и хорошие. Альфонсу почему-то вдруг вспоминается Жан, этот паренёк, который теперь по пятам следовал за Джулией и провожал её влюблёнными глазами. Джулия Траонт была ужасной и прекрасной женщиной одновременно — величественной, красивой, властной, богатой. Ал на месте Жана никогда не подступился бы к ней. Герцогиня Траонт, как и Мария, сильно подавляла окружающих её людей, заставляла их чувствовать рядом с собой неуютно. Алу было неприятно чувствовать себя вечно подчинённым, но он почему-то всегда молчал, не лез. Что Мария, что Джулия — они, очевидно, не умели жить и общаться иначе, не подчиняя и не подавляя личность того, кто с ними осмеливался общаться. Обе они были слишком яркими и сильными, и поэтому практически каждый, кто становился с ними рядом, казался лишь бледной тенью, а не самостоятельным человеком.

Должно быть, именно поэтому Теодор так старался лишний раз не попадаться сестре на глаза.

Но отношения Джулии и Жана, всё же, при всём их различии, можно было назвать счастливыми. Они были людьми из разных кругов, но, кажется, искренне любили друг друга… Во всяком случае, Жан любил герцогиню, а та тоже пыталась любить. Хотя бы так, как она умела. А Томас и Леокардия Кошендблат казались совершенно несовместимы. Жена была лишь бледной тенью собственного мужа, которая не имела даже права голоса.

— Прошу простить мою жену, — говорит герцог, обращаясь к королю, — она порой слишком беспокоится понапрасну, но не судите её строго, умоляю вас, она, всё же, мать, а матери всегда волнуются слишком сильно.

За эти слова хочется ударить его чем-то тяжёлым, но король, всё же, сдерживается. Хотя бы под взглядом окончательно проснувшегося Теодора. «Не стоит портить отношения с лучшими и, главное, влиятельнейшими и богатейшими людьми королевства, это может стоить слишком дорого» — кажется, именно так всегда шептал Траонт, когда молодой король чувствовал, что едва может сдерживаться, чтобы не обозвать или, хуже того, не ударить какого-нибудь старика-министра.