Вернуться в сказку - [230]

— Как она порезалась?! — раздражённо бросает граф Траонт Мердофу. — Ну, скажи мне, пожалуйста, как можно случайно вот так порезаться?!

Бывшая принцесса открывает глаза и осторожно приподнимает. Траонт выглядит раздражённым. С чего бы это вдруг? Он не был близким человеком для неё. Они были чужие друг другу. Почему же тогда он волнуется? Мария никогда не любила его. Для того, чтобы относиться к графу лучше, его нужно было хоть сколько-то знать. Они были знакомы совсем немного…

— Да не орите вы! — сердито бормочет принцесса. — По собственной глупости я порезалась. Это не его проблемы. И уж тем более, не ваши.

Теодор резко поворачивается к ней. Девушка уже жалеет о том, что сказала. Пожалуй, следовало дождаться, когда граф уйдёт и тогда ляпнуть, но… Почему он казался настолько напуганным, растерянным? Что такое произошло с ним? Лорд Траонт натянуто улыбается, отвешивает Марии лёгкий поклон и выбегает из комнаты. Мердоф укоризненно смотрит на неё. Девушка пожимает плечами.

— Что? — оправдывается она. — Мы совершенно чужие друг другу люди.

Граф Траонт слышит слова дочери, и они кажутся ему какими-то неправильными. Но… Чего он хотел от неё услышать? Про себя Теодор замечает, что он впервые увидел её, когда ей было шестнадцать, да и приём этот был не самым дружелюбным… Они, действительно, были друг другу чужими людьми. И вряд ли теперь можно это как-то исправить.

II. Глава пятнадцатая. Третий обрывок воспоминаний

С добрым утром, наместник Святого Петра!

Вы, я вижу, опять безнадежно упрямы.

Мне вливать философию зла и добра,

Все равно, что сворачивать в терцию гамму.

Если выписать мне вид на жительство в ад

К вам же черти сбегутся с болезненным лаем

И в слезах и соплях будут вас умолять —

«Заберите его, мы с ним жить не желаем!»

Гляньте свежим взглядом — ад мой с вами рядом,

Хоть дождем, хоть градом, гнев Господень падет на всех.

Те, кто жив остался, пьют яд Ренессанса,

Впору испугаться, слыша дьявола смех.

Вы писали недавно в каком-то письме,

Что давно переполнена чаша терпенья.

Что сожжете меня вы по этой весне —

Куклу будете жечь за меня неименьем!

Если делать вам нечего, бедный мой друг,

Приезжайте ко мне, скрывши масками лица,

В карнавальном огне, в наслаждении мук

Знать придется мне вас поучить веселиться!

В звоне карнавала жизнь накроет валом,

Щеки красит алым — стыд и совесть горят в огне!

Страстью темной съело вам душу и тело,

Коль воскресните смело приходите ко мне.

Вы писали что я, впав в неистовый грех,

Жен двоих удушил, ну а с третьей не венчан.

Так найдите занятье достойнее тех,

Чем шпионить за мной и считать моих женщин!

Впрочем что мне сказать тем, кто вряд ли постиг,

Как душа замирает в соцветиях пестрых,

Как столетие взгляда сливается в миг

И как сердце, взорвавшись, взлетает на воздух!

Кто изведал это, тот клянет рассветы,

Разрывает ветер на волокна сердце мое,

Плоть горит и тает, кто любил — тот знает

Ни одна святая увы не стоит ее…[42]

Он сидел за книгами в небольшом светлом кабинете, пытался расшифровать те записи в древних книгах, о которых его просили. Сидел и пытался сделать хоть что-то. Не получалось. На его столе лежал не только тот листок, записи на котором надо было расшифровать, но и множество словарей, энциклопедий, собраний мифов и легенд древности. Впрочем, ничего из этого не приближало его к разгадке. Парень не был магом, не был вампиром, не был так же эльфом или сильфом, впрочем, относился к тем, кто с малых лет изучал древние языки.

Письмена на данном листке, которые он выписал из одной книги, данной ему герцогом Грацедой, расшифровке никак не поддавались, чтобы он не предпринимал для этого. Кто мог написать целую книгу, состоящую сплошь из непонятных глазу символов, начерченных, к тому же, жуть как неровно? Если удастся ответить на этот вопрос, то, возможно, удастся понять и что здесь может быть написано. Когда написаны были эти символы? Вероятно, в Великую войну. Когда Роланд пошёл против короля вампиров. Роланд… Герцог Грацеда не раз произносил, что этот король обладал безумно красивым почерком, который, впрочем, никто не мог понять. Ещё Вэлэриу любил рассказывать историю о принцессе вампиров Эелане и её вероломном братце. Грацеда говорил, что Уриолан — единственный город Линдейма, что выстоял в ту войну — перешёл позже во владения эльфов. Это безумно оскорбляло старого вампира. «Не они смогли удержать Уриолан! — говорил он. — Не им и владеть Вечным городом!». Ещё не раз слышал молодой человек от Грацеды о «короле с чёрным сердцем», Инарде. Вампир просто обожал рассказывать разные истории, особенно он любил легенды о войнах, героях и их подвигах, великих королях древности, огромных городах, что ныне уже разрушены. Рассказывать об этом мужчина мог часами, а Рогд любил его слушать. Из всех стран, которые тогда существовали и процветали, теперь осталось лишь две — Фальрания и Алменская империя, и старый вампир особенно горячо рассказывал о них. Вэлэриу любил бескрайние степи, где он родился и вырос, любил полуразрушенные города, которые когда-то служили столицами павшим королевствам, любил их легенды, их историю… Никто не любил слушать старого вампира, впрочем, он и сам редко кому рассказывал обо всём этом. Рогду нравилось думать, что он один посвящён в эти тайны, что он один во всём свете имеет право знать эти легенды, не те, которые были известны всем — победа магов в той войне сделала своё дело, теперь они диктовали свои условия и их легенды звучали чаще — и рассказывались каждой женщиной своим детям, а те, которые передавались из уст в уста только в семьях вампиров. Тогда вопрос о том, кто он и что должен делать, немного утихал в голове, предоставляя место под что-то куда более интересное.