Верность виконтессы. На службе Ее Величества - [4]

- Сынок, очнись! Сыночек!

Ласковый знакомый голос и теплые объятия привели мальчика в чувство. Он пошевелился и открыл глаза.

- Дядя Робер! - Ребенок улыбнулся. - Значит, мама права: вы наш ангел-хранитель?

Мужчина захлебнулся от счастья. Не зная, что ответить, он с блаженной улыбкой поднялся и, держа тезку на руках, понес его в замок. Де Робюсте к этому времени уже собрал уцелевших лошадей и пошел следом.

Внутри крепостных стен их встретила настораживающая тишина.

- Симон, не могли пять человек перебить гарнизон и всех слуг, - негромко произнес граф, подозрительно озираясь вокруг, - наверняка их где-то заперли. Поищи.

Вскоре Симон освободил из казармы полдюжины охранников. Дверь была подперта огромной колодой, а ставни единственного окна забиты крест-накрест досками. Один из воинов, виновато пряча глаза, оправдывался:

- Мы спали, ваше сиятельство, когда нас заперли. В щель ставни я разглядел среди налетчиков нашего командира.

Наверное, потому ночная стража и впустила их, не вдаваясь в подробности, что это с ним за люди. Продался, гад! Он у нас недавно, с осени, но все уже заметили его ненасытную жадность.

Соратники - кто кивками, кто гневными возгласами - подтвердили слова говорившего. Внезапно Роберу вспомнилось, что и Сабина с неприязнью отзывалась о новом гарнизонном командире. Граф мысленно ухмыльнулся: вот и не доверяй после этого женской интуиции.

Общую картину нападения довершил Симон, уже осмотревший замок опытным глазом:

- Проникнув во двор, нападавшие распороли стражникам глотки. Я видел этих несчастных у ворот: разрез от уха до уха. Потом забаррикадировали казарму, а после по одному, по двое согнали слуг донжона в подвал и заперли их там.

- А управляющий?

Симон пожал плечами:

- Он живет в отдельном доме, туда я еще не дошел. Наверняка и его связали спящим.

- Ясно. Делаем так! Двое, - по-прежнему прижимая ребенка к груди, Робер ткнул пальцем в воинов, стоявших поблизости, - берут мальчика и закрываются в казарме. Остальные быстро запирают ворота и опускают решетку. Слуг, живущих в отдельных домах, разбудить или освободить. До приезда хозяина никому не спать! Охранять стены! Мы в донжон.

Граф заметил, как неохотно мальчик отпустил его шею, но при этом ни разу не захныкал. Крестник - будущий рыцарь - уже знал: на войне приказы не обсуждаются. Нежно взъерошив ребенку волосы, Робер-старший передал его прямо в одеяле гарнизонному воину.

В донжоне Симон пошел освобождать челядь, а Робер, перепрыгивая через ступеньки, побежал в комнаты хозяев - убедиться, что там действительно пусто.

Неожиданно из Рыцарского зала на лестничную площадку вышел мужик с мешком в руках; оттуда торчали бронзовый канделябр и горлышко серебряного кувшина. Слуга-мародер! Решил, что украденное им спишут на похитителей ребенка. Робер почувствовал такую брезгливость, что даже не подумал вытащить меч.

Но здоровый мужик - наверняка кузнец или мясник - уже возомнил себя богачом и вошел в раж. Он выхватил из-за голенища огромный нож и со звериной злобой нанес графу два удара в живот. Кольчуга под его силищей разлетелась, словно ветхий холст в руках швеи. Еще ничего не понимая, Робер припал к стене и медленно сполз на пол. Убийца довольно резво для человека его комплекции побежал вниз к выходу.

Вскоре снизу донесся шум стычки и грохот падения тяжелого тела. Очевидно, Симон оказался не столь щепетильным. Раздался его крик:

- У мародера окровавленный нож. Граф ранен!

Первой к раненому прибежала Вивьен и замерла в ужасе от увиденного. Сквозь пальцы Робера, зажимающие страшные дыры на животе, обильно лилась кровь; покореженные кольца хауберка торчали из развороченной, но еще живой плоти.

- Лекаря! - Придя в себя, служанка заорала так, что у графа едва не лопнули перепонки.

- Не кричи, - прошептал он и облизнул пересохшие губы, - бесполезно.

Робер слишком много воевал и знал, что после таких ран не выживают. Мучительная боль прокатилась внутри очередной волной. Он закрыл глаза. Сил цепляться за берег жизни не оставалось. Его неумолимо уносила река забвения. Хватка смерти на мгновение ослабла, и, разлепив мутные от боли глаза, граф прохрипел:

- Маленький Робер там…

- Знаю, Симон сказал мне, - перебила его Вивьен: она хотела, чтобы он поберег силы.

Справившись с очередным пароксизмом боли, граф снова зашептал:

- Передай Сабине, я любил ее… всегда… люблю…

Он уронил голову на грудь.

Вивьен опустилась на колени и обхватила Робера за плечи. За спиной у нее уже толпились запыхавшиеся слуги, но к черту приличия! Она всю жизнь неимоверно уважала этого Рыцаря, самого благородного мужчину на свете! А сейчас он умирает на ее глазах от руки какого-то воришки. Где же справедливость, Господи?

Вивьен сотрясалась в рыданиях. Робер дернулся в ее руках и замер. Навсегда.

Часть I

Париж. Зима 1229 года

Париж утопал в праздничной роскоши. С окон свисали узорчатые ковры, стены пестрели гирляндами из сосновых ветвей, украшенных яркими лентами; наиболее состоятельные бюргеры прикрепили над входными дверями целые полотнища переливчатого разноцветного шелка. В дни народных гуляний по распоряжению прево тесные парижские улочки каждое утро очищались от мусора. К тому же мороз безжалостно уничтожил тлетворные запахи и освежил воздух. В канун Жирного вторника