Верность - [2]

Все выше волн размах…

И вдруг привиделся собора

Родного дальний крест.

О помощи большой и скорой

Воззвал… И вот окрест

Все та же бедность, лодки, сети,

Чепцы рыбачек, дом —

Печать промчавшихся столетий,

Поющих об одном.

Брату

И радостно и так боязно

Быть снова с детством заодно.

Оно стучится неотвязно

Глубокой старости в окно.

И вот теперь еще милее

В обличьи праздничном своем,

Как будто там, в конце аллеи,

Ждет старый деревянный дом

В семнадцатом уже сожженный…

Но памяти моей не сжечь.

Она упряма, непреклонна

И не тростник она, а меч.

И будет, как тогда бывало

И я приду благодарить

За все, чем встарь пренебрегала,

Чтобы начать скорее жить.

«Ты родился в весенний день…»

Ты родился в весенний день,

Когда чуть зеленеют ивы,

Набухает в саду сирень,

Возвращается грач счастливый.

И в усадьбе родной пекут

Пышных жаворонков чудесных,

Что под сердцем своим несут

Рубль начищенный, счастье, песню.

«Облака — кочевники цыгане…»

Облака — кочевники цыгане

Табором стояли на закате,

На зелено-золотой поляне,

Утопая в лютиках и мяте.

Отдыхали кони и телеги.

Распахнулись пестрые палатки

Легким кровом нищеты и неги,

Жизни обольстительной и краткой.

«Цветы и травы семена…»

Цветы и травы семена

Опять беспомощно роняют.

Покинут дом… И тишина,

Платок накинув, у окна,

Недавнее перебирает.

По четкам дней рука скользит,

Остановившись, замирает.

А там, в окне, все тот же вид:

Холмы, оливы, эвкалипт —

К себе зовут и утешают.

«Скупые старческие слезы…»

Скупые старческие слезы

И длинный перечень обид

Лишь богадельня сохранит…

Под золотым дождем мимозы

По парку призраки бредут,

С исчезнувшим перекликаясь.

Как страшно быть последним в стае,

Прощальный отдавать салют…

А корабли на дно идут…

«Я родилась при первом снеге…»

Я родилась при первом снеге

В далекой северной стране.

На сани сменены телеги,

Дороги чище и ровней.

Еще семья цела и вместе

Рожденья празднуется день.

Богатой будущей невесте

Сулится роскошь — дребедень!

И лишь отец мудрее, строже.

Ей будущий готовя дом,

Основу крепкую положит

Прозрачным пушкинским стихом.

Подводит жизнь свои итоги:

И смутою разлучена

Семья… И первые ожоги

Любви… И бедности стена.

И брак, как в старину, до гроба

В тиши забытых деревень,

И воздух дней совсем особый —

Татьянин воскрешенный день.

I. «Я тебя никогда не встречала…»

Я тебя никогда не встречала,

Я не знаю — ты был или есть:

Знаю только: сдвигаешь ты скалы,

Мысли тайные можешь прочесть.

За меня, за мое воскресенье

Ты положишь и душу, и плоть.

Знаю, любишь меня, как мученье,

Что святым посылает Господь.

Мой последний оплот и ограда,

Рвусь к тебе, врачевателю ран.

Бесноватую Иродиаду

Ты один исцелишь, Иоанн.

II. На страшном суде

Как жених, ты снова станешь справа

И высок, и прям,

Прожитого беспорочной славой

Пораженный сам,

Понимая: поздно, не до лести

В судный страшный час,

Со своей трепещущей невесты

Не спуская глаз;

Крепко, крепко стиснувши ей руку,

Соразмерив шаг:

«Не захочет нашей Бог разлуки,

Беспредельно благ,

Заслуженным поделюсь с тобою;

Одного венца

Попрошу за стертой гробовою

Гранью у Отца».

III. «Не скажешь любящим: Забудь…»

Не скажешь любящим: «Забудь.

Она не стоит… он не стоит…»

Ведь в муке, раздавившей грудь,

Быть может, самое святое.

Им не избыть ее вовек.

Они ее приносят Слову,

Как выкуп. Счастлив человек,

Здесь ставший выкупом другого!

«Вечер будет рано падать…»

Вечер будет рано падать,

Вечера долги.

Звездным вечером по саду

Зазвенят шаги.

Гостю буду снова рада

И зажгу огни…

Это старая баллада —

Молодости дни.

«Есть в этой жизни, разделенной…»

Есть в этой жизни, разделенной

С другим, такая полнота

И мир такой невозмущенный,

Что пестрой жизни суета

Не трогает. Но каждый рядом

И вместе день наш прожитой

Уже ответ, уже награда,

Век обретенный золотой.

Душа, ты помнишь Пенелопы

Свободный радостный обет? —

Все тот же он во дни потопа,

В час торжества, в годину бед.

«В Субботу Вербную, с вечерни…»

В Субботу Вербную, с вечерни,

Как в годы прежние, вдвоем

Широкой улицей вечерней

С пушистой вербочкой идем.

Пустеет милый город южный

И время отступило вспять…

Нам больше ничего не нужно,

Как тот же путь пройти опять.

«Здесь, у дороги, в полдень лечь…»

Здесь, у дороги, в полдень лечь

Усталому на солнцепеке,

А мне — твой жаркий сон стеречь,

Ошеломительно-глубокий.

Предельно въевшихся морщин

Узор хоть мысленно разгладить.

Спи, старый друг, ты — не один;

Мы — два листка одной тетради.

«Я любил на земле все краски…»

«Я любил на земле все краски,

Все цветы и лесную тишь;

Мед осенний густой и вязкий,

Шелестящий речной камыш;

Теплоту и пушистость зверя,

Беззащитные почки весны.

Дружбе каждого дерева верил,

Пожимая лапу сосны.

Одиночество жизни нищей

Принимал… Вот и ты прими!»

То в моем опустевшем жилище

Голос друга, тепло семьи.

«Солнце снова черепицу греет…»

Солнце снова черепицу греет,

Старая избушка ожила.

Так прошу: «Вернись домой скорее

К радостям суровым ремесла.

Без тебя не смею, не умею

Ничего задумать и начать.

Только память о тебе лелею,

Как любви последнюю печать».

«Ноябрьские седые дни…»

Ноябрьские седые дни

Воспоминаньями мне любы.

В благословенной их тени,

Как под шатром большого дуба,

Живу опять… Я не одна:

Вот скоро ты придешь из сада.

Вот я читаю у окна

Письмо родное из Белграда.

Что было каменной стеной,

То и теперь такой осталось.