Верность себе - [32]

- Нет! Об этом больше говорить не будем. Я ясно сказала: не буду...

Меня еще один раз отпустили "на срок, подумать". На следующий раз, потеряв терпение, распоясавшийся новый начальник стал кричать:

- А нам легко? Вы что думаете, я сюда сам пришел? Больше ничего не умею? Меня партия призвала на этот пост. Сказала: ты здесь нужнее! Вот почему я здесь!

Он расхаживал по кабинету - "цельнокроенный", убежденный в своих правах и правоте.

- Сложа руки сидеть, понятно, проще!

- Я работаю!

- Слыхал. Одной вашей службы мало. Сегодня мир сложнее. За каждым кустом враг. Только и ждет нашей промашки. Это кому-то предотвращать надо?

Весь мир, в его представлении, находился в кулачном бою. Все дрались, кубарем катались, вцепившись друг другу в глотку. Он это понимал. Я - нет. Он свой долг выполнял, выкладывался до конца, был гражданином своей страны, а некоторые "безмозглые баронессы" били баклуши, занимались одной "брехней". С неприкрытой ненавистью глядя на меня, он наступал опять:

- Еще раз обращаюсь к вашей совести. Ну? Есть она у вас? Ну?

- Ведь я же сидела, в конце концов, Господи!

- Это нам и надо. Меньше подозрений будет, - обрадовался он вдруг. - О ваших, о таких нам более всего знать необходимо.

- Нет! Не могу! Еще раз говорю: не буду!

- Затвердила: не буду! - внезапно перешел он на "ты". Ты мне в дочки годишься. Понимаешь ли, кому говоришь "нет"? Ты самому Сталину это говоришь. Вот он стоит на Красной площади, на трибуне, как в войну, обращается к народу: помогите, надо! А ты ему: "Не могу!" Что же получится, если ему все так отвечать станут? Тебе жизнь предлагают. Вместе со всеми быть предлагают. А ты? Твое дело - оправдать доверие, которое тебе оказывают. Тебе сына найти обещают. Ты человек вообще или нет?

Я была не человек. Исчадие боли. И он, в конце концов, не смел говорить со мной, как с детдомовским подростком. Не смел обещать, что за доносительство мне выдаст адрес сына. Но он не унимался, жал и жал:

- Ей говорят: сына найдем, а она...

Я не могла этого выдержать. Я его ненавидела! И я сорвалась. Я закричала:

- Не смейте! Не надо!

Что-то выкрикнув в ответ, начальник с силой хлопнул дверью и вышел, оставив меня одну в кабинете.

Постепенно успокоившись, я подумала: это не может быть просто вербовкой. Я им понадобилась, чтобы пробиться к кому-то конкретному именно через меня. Но какое мне до этого дело, "господа нелюди"?

Открытой на столе лежала папка - "собрание сочинений" доносов многих авторов на меня. Как и при аресте, меня выморачивали одиночеством. За спиной в уголья разваливались поленья, догоравшие в "голландке". На оконные стекла давил налетающий ветер. Домов через пятнадцать отсюда находилась моя комната. Лечь бы в постель и проснуться в другом веке, лучше - в прошлом...

От неожиданного дробного стука в окно вздрогнула. Встав и открыв дверь, крикнула:

- Здесь кого-то зовут!

Вернувшийся в кабинет начальник открыл форточку:

- Кто там?

- Я, сынок, уборщица со школы, - раздался оттуда масляный женский голос. - Там счас к учительше ейный заключенный хахаль пришел. В классе они. Без света сидять. Третья дверь справа по коридору. Если сразу кого своих пошлете, так словите их на месте.

- Хорошо, мать. Спасибо, мать. ...

Вот как мастерится подноготная этой жизни. Сознательные представители населения в ролях "матерей" и госчиновники "сынки". "Пошлете! Словите!" Основы безбедного существования общества. Вот они!

- Ну? - кратко спросил начальник.

- Бесполезно.

- И я так думаю.

Он нажал на звонок под крышкой стола. Как во фрунзенской внутренней тюрьме, тут же вошел дежурный:

- Идем.

Это - мне? Ноги плохо слушались. Звенело в ушах. Открыли дверь в небольшой закуток. Закрыли. Теперь и вправду - все!

Села на лавку. Потом легла. Хотелось забыться, ничего не чувствовать. Как долго все это обматывало мутью, кружило. Через это прошли все: Семен, Илья, Тамара Цулукидзе, Симон, Мира, Алексей. У них так же заваливалось сердце... так же не было никого вокруг. От меня самой ничего не зависело.

- Так куда ее? - слышалось из-за двери. Про меня?

- В путевом листе написано.

- Конвой вызывать?

- Давай, - юрко сновал челнок из слов между дежурным и кем-то еще.

Затем все стихло. На ручных часиках стрелки показывали пять часов утра, когда загремели ключи.

- Выходи,

- Куда?

Указали на кабинет.

- Ну что? Будем кончать. Соглашаетесь с нами сотрудничать?

"Он, что же, сидел здесь всю ночь, этот нелобастый, рукастый начальник? Или выспался дома и пришел опять?"

- Нет! Делайте, что задумали. Я все сказала.

- Идите. Вызову еще.

Не доверяя этому "идите", шла к двери, спиной ожидая чего угодно.

Все внутри дрожало: не арестовали? Одной стороной дорога лепилась к поселку, другой была обращена к лесу. Густой молочный туман, исходивший из болота прилесья, рассасывался на глазах. Пели птицы. Квакали лягушки. Я не шла, ступала. Сейчас, сию минуту должно было, казалось, открыться нечто бесконечно важное: Сама Истина. Вот сейчас, в этом рассеивающемся тумане... в поселке Коми...

Почудилось почему-то там, в белесых испарениях, пять повешенных... Я шла и плакала, повторяла их имена. Все, что было с ними, после них и теперь, соединялось в одно. Я ощутила фантастическую связь всех жизней. И тех, великих, и отца, и собственной.