Верность - [142]

— Слышал об этом письме, но читать его не желаю.

— Ну что ж, дело ваше. Оно коротенькое, я вам сейчас его прочту.

Выслушав текст приглашения для переговоров, Степанов спросил:

— Только за этим вы меня и вызвали сюда?

— А разве это недостаточное основание? Ведь это последнее обращение России к вам лично, Георгий Александрович!

— Не смейте называть Россией вашу Совдепию!

— Так вы категорически отказываетесь от встречи с Клюссом?

— Я буду искать встречи для боя. Пусть он не надеется, что кто-нибудь из нас к нему перейдет. От всех сочувствующих вам мы постепенно избавляемся.

— Каким же способом? — с иронией спросил Беловеский. — За борт выбрасываете?

— Всеми возможными способами. И пусть господин Клюсс не думает, что его козни против нас не будут отомщены. Мы можем даже похитить его ребенка.

— Напрасно, Георгий Александрович, вы всё это говорите. Нет у вас ни территории, ни правительства. А преступников и в Шанхае судят.

— Будет и правительство, будет и территория. Мы еще вернемся в Россию, и всем вам не нездоровится.

— Что ж, простите за беспокойство. Пошли, Митя! — И штурман вежливо поклонился.

Степанов вдруг переменился в лице и сунул руку в карман пальто:

— Вы, большевик, отсюда не уйдете. Док окружен. Мы вас задержим до тех пор, пока господин Клюсс не отдаст нам Полговского.

Штурман мгновенно выхватил кольт из-за пазухи:

— Спокойно, командир! Наган надежное оружие, но из кармана вынимается плохо. А мой кольт уже смотрит вам в живот! Митя! Защищай дверь!

Глаголев тоже вытащил вороненый «саведж» и показал его Степанову:

— Забываете об офицерской чести! Вы же мне обещали. Если за дверью ваши бандиты, капитан, мы их просто перестреляем. Но первой жертвой будете вы, как нарушитель офицерской чести.

— Так что лучше давайте по-хорошему, Георгий Александрович. Но теперь придется просить вас об одолжении: проводите нас, пожалуйста, до катера и отпустите ваших матросиков.

Ошеломленный Степанов молчал, но руку из кармана пальто вынул. Глаголев распахнул дверь, в комнату ворвались сырость и холод.

— Идите вперед, капитан, и не бойтесь: заложником мы вас не возьмем. Для нас офицерская честь — святое понятие.

На дворе к каменному забору дока жались пятеро матросов в мокрых бушлатах и парусиновых штанах.

Степанов овладел собой.

— Идите на корабль, ребята, — крикнул он им, — я тоже сейчас вернусь.

Матросы поплелись к зияющей пропасти дока, из которой торчали знакомая труба и мачты «Улисса».

Когда до пирса осталось несколько десятков шагов, штурман остановился и сказал:

— Ну прощайте, Георгий Александрович. Не наша вина, что не смогли принести вам пользу. Ещё раз простите за беспокойство.

Степанов со злобой взглянул на Беловеского и его пистолет, повернулся, засунул обе руки в карманы пальто и пошел обратно не оглядываясь…

127

В последних числах декабря Клюсс показал Павловскому только что полученный ответ китайских властей. Письмо было написано по-русски.

«Господину командиру посыльного судна «Адмирал Завойко»

гор. Шанхай.

В ответ на ваши неоднократные письма второй отдел бюро по иностранным делам имеет честь сообщить вам, что китайское правительство не считает возможным входить во внутренние дела Российского государства и потому не видит возможности к задержанию судов флотилии под командой контр-адмирала Старка.

Кроме того, вторым отделом получено несколько телеграмм из министерства, в коих предписывается флотилии в возможно непродолжительном времени покинуть Вузунг».

Павловский вопросительно взглянул на командира:

— Это окончательно, Александр Иванович?

— Думаю, что да. Они не могут интернировать флотилию. Мешает консульский корпус. А Иоффе в Пекине настаивает. Вот они и гонят её подальше отсюда.

— Значит, флотилия для нас потеряна?

— Нужно ещё сделать попытку задержать её на юге Китая. Там обстановка несколько иная. А пока посмотрим, как ещё Старк уйдет. Для этого нужны деньги и готовность команд плыть дальше.

Действительно, через два дня на «Адмирал Завойко» стали являться матросы-перебежчики. Они умоляли взять их и в один голос утверждали, что каждую ночь рядом с флотилией становятся на якорь китайские военные суда. На них тайно перегружают вооружение и боевые запасы, вывезенные из Владивостока. Офицеры объясняют — решено продать китайскому флоту избытки оружия и боевых припасов, чтобы расплатиться за уголь, ремонт и провизию. Об этом не должны знать большевики: они могут поднять шум, и тогда флотилию интернируют, а команды посадят в лагерь.

Клюсс нахмурился и сказал комиссару:

— В Шанхае матросов-перебежчиков задержат как дезертиров и отправят в Вузунг. Таково распоряжение муниципалитета. Так что придется брать их, хотя бы до Владивостока. Проверьте, конечно, чтобы к нам не заслали диверсантов. Вместе с Глинковым, Беловеским и боцманом поговорите с каждым персонально. Но прошу помнить, что право решать остается за вами. На ваши комиссарские права я не покушаюсь, — улыбнулся командир.

Из потока перебежчиков брали только тех, кого знали и за кого ручалась команда. Но было и одно исключение. Взяли сигнальщика с «Аякса», совсем ещё мальчика, его никто не знал, однако рассказанная им история побега с Вузунгского рейда внушила симпатию и доверие к нему.