Верность памяти - [32]

— Так что же все — таки произошло? — начал терять терпение Орфанус.

— Ты действительно… убила его? — продолжал допытываться Голомани. — Отвечай же! Мы здесь не собираемся играть с тобой в игрушки…

— Вы не смеете так разговаривать со мной! — гневно выкрикнула Мария, нащупывая в правом кармане пальто пистолет, придававший ей уверенности. А впрочем, теперь она не боялась никого. — Я убила его. Если не верите, можете пойти и убедиться собственными глазами… Если, конечно, у вас хватит храбрости…

— Ксения… — прошептал, побледнев, Орфанус, — зачем ты это сделала?

— Не верь ей, она лжет! — злобно бросил Голомани, но едва он заглянул в документы, как глаза у него расширились, а губы задрожали. — Кто тебе дал санкцию на убийство Адриани? Кто? Я же говорил, что не нужно этого делать! — негодовал он.

— Не нужно… — словно эхо вторил ему Орфанус.

В комнате повисла напряженная тишина. Мария смотрела на поникших, растерянных мужчин и никак не могла понять причину охватившего их гнева. Неужели все дело в том, что она нарушила приказ? А если у нее не было выхода? Действительно, она рисковала, но операция прошла благополучно. Она выполнила задание и расправилась с убийцей, потопившим в крови сотни словаков. А может, они просто боятся за собственные жизни?

— Что же теперь делать? — будто в подтверждение ее подозрений, шепотом спросил Голомани.

— Быстро одеваться и бежать отсюда!

— Ты что, с ума сошла? — ужаснулся Орфанус. — Скоро наступит комендантский час… Да нас первый же патруль задержит… И машина такая приметная — зеленая…

— Тогда я пойду одна, — произнесла она решительным тоном и направилась к выходу. — Ничего, как — нибудь доберусь…

— Ты подумала о последствиях? — крикнул ей вдогонку Голомани, но она уже захлопывала за собой дверь.

16

— Это была страшная война, — задумчиво проговорил полковник. — И больше всех страдали от нее те, кто не мог себя защитить, — женщины, дети, старики…

— Я не принадлежала к этой категории, — возразила она и пояснила с улыбкой: — Я всегда умела защищаться. Поэтому и примкнула к повстанцам…

— Когда родина в опасности, трудно остаться в стороне…

— Это верно, но из тех, кто не остался в стороне, не все выдержали до конца…

— Простите, я вас не понял…

— Сейчас все объясню… — И она сбивчиво рассказала о том, о чем старалась забыть все эти годы.

— Хороши офицеры! — воскликнул полковник, не отводя взора от пылающих негодованием глаз собеседницы.

— Какие это офицеры! — поддержала она полковника. — Это просто трусы… Кто бы мог подумать, что Орфанус окажется трусом…

— Кто — кто? — вздрогнул от неожиданности Гавлик.

— Один из тех надпоручиков, о которых я вам рассказывала.

— Как вы его назвали? — ошеломил ее настойчивым вопросом полковник. — Повторите, пожалуйста.

— Ор — фа — нус, — произнесла она по слогам.

— А имя?

— Юрай…

— Так вы — Ксения?!

— Да, я — Ксения, — с некоторым вызовом проговорила она. — А откуда вам это известно?

— Я вам все объясню… Прошло много лет, и это уже не является военной тайной… Однако кое — что мне придется оживить в памяти. Вы, случайно, не помните, как звали второго офицера?

— Конечно помню. Надпоручик Голомани. Вот только имя запамятовала…

— Вспомнил! — оживился полковник. — Его звали Винцент.

— Боже, как давно это было… — вздохнула Мария.

Гавлик припомнил, что по распоряжению штаба движения Сопротивления связную по кличке Ксения выделили в помощь группе офицеров, занимавшейся сбором разведывательных данных. Если он не ошибается, упоминались какой — то лесничий и уполномоченный банка.

— Да, лесничий и уполномоченный пан Янега… Все эти годы я ничего не слышала о них, да и не стремилась услышать.

— Сведения об убийстве оберштурмбанфюрера СС Адриани, сотрудника штаба генерала Хёффле, я потом встречал в архиве.

— Фью… — присвистнула Мария. — Я и не знала, что это такая важная птица.

— Как же вам удалось скрыться? — спросил полковник.

— Довольно просто: городским транспортом. Вероятно, это меня и спасло.

— Вас не проверяли дорогой?

— Проверяли. Но в моих документах значилось, что я арийка, и все обошлось.

— А что стало с теми офицерами?

— С того злополучного дня я их больше не видела.

— И не увидите…

— Вы прорицатель?

В ее вопросе прозвучал сарказм, но он не обратил на это внимания и спокойно продолжал:

— Дело в том, что уже в то время ваших знакомых многое здесь не устраивало, а после Февраля 1948 года они предпочли переселиться на Запад. Вот когда им, вероятно, пригодились прежние контакты с западной разведкой, о которых руководители Сопротивления вряд ли догадывались… Понимаете?

— Теперь — то понимаю… Но в первые послевоенные годы я часто вспоминала эту ужасную историю и моих незадачливых наставников, которые постоянно призывали меня исполнить гражданский долг, а сами, когда дошло до дела, посчитали за лучшее ретироваться…

— К счастью для вас, все это уже позади, все кануло в. Лету, — с явным сочувствием произнес Гавлик. — Ну а позднее… вы, надеюсь, обращались в министерству национальной обороны?

— Зачем?

— Как это — зачем? Вы же совершили настоящий подвиг. И потом, уважаемая, когда придет время идти на пенсию, вы будете иметь определенные льготы…