Верность - [20]

— Боря переменился.

— Да. В нем появился внешний лоск. Но это напускное. Возможно, в ваше время говорить о любви не принято. Но Боря любит тебя. Я видела, как он на тебя смотрит. Сбереги свою любовь к Сереже. И сбереги любовь Бори к тебе.

Они помолчали. Ксения сидела, сгорбившись, сложив на коленях ладони.

— Ты считаешь, ему надо все рассказать?

Бабушка пожала плечами.

— Если ты жалеешь о его деньгах, как хочешь. А, если расскажешь правду, узнаешь, как он к тебе относиться. Либо останется с тобой, с такой, какая ты есть…

Бабушка помолчала.

— Либо? — полушепотом спросила Ксения, страшась ответа.

— Либо твои родители и родители Сережи помогут тебе вырастить ребеночка. Это лучше, чем начинать жизнь со лжи.

К Каретниковым постучали. Вошел дядя Жора, умытый, с мокрым зачесом и в свитере. Бабушка отправилась в большую комнату.

В порозовевшем лице соседа неуловимо проступали черты сына. И это тоже причиняло Ксении боль. С дядей Жорой пришел офицер. Уже в кителе и шлепанцах.

— Ксюша, товарищ капитан хочет с тобой поговорить, — сказал Красновский. — Это Толя. Близкий друг Сереженьки. — Девушка кивнула и потупилась, в горле запершило: с детства Сергей запретил родителям сюсюкать и называть себя Сереженька; теперь отец не скрывал нежность. — Толя нам очень помог. Сопровождал. Теперь вот в отпуск…

Красновский помялся и вышел. Каретников, поняв, что это к дочери, вернулся на кухню.

В комнате Ксения вежливо усадила офицера на диван, сама выбрала стул. Военный опустился на край, словно стеснялся занимать больше пространства, и облокотился о колени.

— Я вас сразу узнал, — проговорил офицер сипло. — Простите, сквозняки, простыл. Как в отпуск, всегда… — На полуслове он достал из внутреннего кармана бумажник, из бумажника — фотоснимок, и подал Ксении. На снимке была она еще на первом курсе. Ее кто–то окликнул, и она обернулась. Эта фотография нравилась Сереже.

— И вот это. — Офицер протянул три поздравительные открытки и два потрепанных конверта: письма Ксении.

Она поблагодарила и тихо спросила:

— Как это было?

Капитан зыркнул исподлобья.

— Не бойтесь, я не упаду в обморок.

— Я уже рассказывал отцу Сережи… — Неохотно проговорил капитан. Неоднократно повторенный рассказ превращался в быль и жил самостоятельно, а его друг…

Вспоминая, военный то и дело спотыкался о профессионализмы. Ксения многое не понимала. Она видела оружие лишь по телевизору. Мирные черноморские горы с веселыми отпускниками высились далеко в детстве, в стороне от мифических склонов из кинохроники о бородатых басмачах. Колонна, обстрел. Ксения живо представила лишь, как вспыхнула головная цистерна, потому что видела такой фильм с Куравлевым. Только там Пашка Пирамидон отогнал пустой бензовоз и сломал ногу. А здесь погиб водитель машины, Сережка его заменил и не успел спрыгнуть…

— А зачем он отогнал машину? — осторожно спросила девушка.

— Иначе нас бы там всех положили. Проход узкий, наливник не спихнуть…

— Больше некому было?

— Серега был ближе всех.

— А вы?

— Я замыкал колонну. Не было времени рассуждать.

— А вы? Что вы там все делали на этой дороге? Что вам было там надо?

Офицер тяжело вздохнул. Он смотрел за плечо девушки.

— Не знаю. Только, если б не Сережа, мы бы не разговаривали.

— Лучше бы не разговаривали! Простите! — Ксения уткнулась подбородком в грудь. — Отсюда все это ужасно. Непонятно. — Она вскинула голову. — Но зачем, зачем он туда поехал? Зачем туда вообще надо ехать? Ведь он был такой… такой честный, он так любил людей. Неужели нельзя никого не убивать. В чем смысл вашей войны? В каждой жизни и смерти должен быть смысл. Какой смысл в его смерти?

Рыжий покосился на девушку: не в себе, что ли? И снова посмотрел за ее плечо.

— Серега был настоящим офицером, выполнял приказ, берег своих и его любили. Правда, — рыжий хмыкнул, — любил порассуждать. Говорил: если бы наших предков подмяли, тогда бы нам нечего было жабры раздувать. А теперь надо защищать то, что создавали другие. Вот и все. А отсюда, возможно, виднее! — Офицер покривил губы.

Тут Ксению обдало жаром. Она вспомнила: за ее спиной в прозрачном целлофановом чехле висело свадебное платье. Девушка покраснела и потупилась, так, словно сидела в этом платье и рыжий обо всем догадался. В словах офицера теперь ей чудилась ирония и укор.

— Из последнего отпуска он вернулся… странный. Говорил, в части ему спокойнее, чем дома. Здесь он рассчитывает на себя и на тех, кто рядом. А дома все чужое. Так бывает после отпуска. С таким настроением лучше на рожон не лезть. — Рыжий помолчал. — Он вас любил.

Девушка прижала подбородок к кулакам и сказала сдавленным голосом:

— Там это важно?

— Наверное. У меня только мама. Думаешь, прежде чем без нужды башку подставлять.

Когда офицер ушел, Ксения все пыталась представить последний миг Сережки, взрыв, пламя. Потом снова ходила к Красновским. К гробу уже положили букет. У изголовья из черной рамки улыбался Сережка в парадном мундире. На красных подушечках лежали два ордена и медали. На снимке Сережка казался Ксении значительным и мужественным. А в уголках его глаз затаенная грусть, словно он спрашивал ее: как ты без меня?