Верность - [2]

И вдруг без объяснений Сергей до срока уезжает в часть, Ксения молчит. Когда же дочь объявила родителям, что четвертый месяц беременна, и они с Борисом решили пожениться, стало не до любви. Отец лишь упрекнул дочь и зятя: «Что же вы тянете!»

…Красновские были по–прежнему приветливы с Ксюшей, но, встретив ее в общем коридоре, виновато улыбались и торопились к себе.

Ксения объяснилась лишь с матерью. «Мне уже двадцать четыре. У нас разная жизнь. Я здесь. Он там. А с Борей мне спокойней. Спокойней за ребенка».

«А это его ребенок? — иронично спросила мать. — Сергей приезжал в мае, как раз…» «Мам, это не твое дело!»

Вера Андреевна внимательно посмотрела на дочь. Ксения покраснела.

«Надеюсь, моя дочь не игрунья, чтобы морочить головы двум мужчинам?»

«Мам, я понимаю, тебе обидно за Сережку. Но, во–первых: это действительно не твое дело. А, во–вторых, кто бы ни был его отец, это мой ребенок! А разве мой ребенок, — она сделала ударение на местоимении, — не достоин нормального будущего?»

Женщины переглянулись.

«Я знаю, мам, что ты думаешь. Но сейчас жизнь такая!»

«Это не жизнь такая, Ксюша, а — ты! Надеюсь, впредь ты не будешь шутить такими вещами!»

Больше они об этом не говорили.

По привычке Ксения следила за новостями «оттуда».

Еще во время учебы Ксении в старших классах по телевизору показывали бородатых дикарей в лесу: они резали головы людям, стреляли в пленных. Затем дикарей начали «мочить в сортирах». После окончания Каретниковой института у них на кафедре иностранных языков кто–то повесил компьютерную распечатку: «поймали группу террористов: Камаз Помоев, Букет Левкоев, Поджог Сараев, Погром Евреев» и что–то в том же духе. Не умно! Вот и вся война. В письмах из командного училища Сергей рассуждал о «Кавказском нарыве» со времен Пушкина и Лермонтова, от Жилина и Костылина до «Тучки» Приставкина и фильмов Сергея Бодрова–младшего. (В армии ребята почему–то пространно философствуют.) С Кавказа он не прислал о войне ни полслова. Возможно, из–за цензуры…

Сергей приезжал в отпуск как всегда смешливый, с короткой стрижкой.

— Ты загорел. У вас там Куршивель? — как–то спросила Ксения иронично.

— Почти.

— И какой у тебя чин?

— Капитан.

— Это много?

— Не очень.

— Ты на военного совсем не похож.

Теперь все это не имело значения.

…Ксения прислушалась к чтению отца. Подумала о Борисе: «Не звонит, значит подъезжает».

В двери постучали.

— Наконец–то! — пробормотал Александр Николаевич и вскочил открывать.

Ксения пододвинула ногой туфли и стала втискиваться в них.

— Ксюша, ну куда же ты их напялишь со своим ростом! — снова мягко возмутилась мать. — В твоем положении! Отличные же лодочки…

— Мое положение еще не заметно, мам! К тому же Боря так хочет.

— Опять Боря! — проворчала мать. — Ты стала дурой при нем! С каких пор ты без него ни шагу?

— Мам, не люби Борю, пожалуйста, про себя. А то сделаешь меня матерью одиночкой.

Вера Андреевна недовольно вздохнула. Ксения подумала: «Соседи. Иначе бы в домофон позвонил. Или в звонок у двери». Она прислушалась к себе, ощущая простую и непостижимую тайну жизни. И вновь ей стало жутко и радостно. Это было важнее препирательств с мамой. Важнее Бори. Предчувствие счастья. А все остальное было лично ее, Ксюшиной тайной, о которой никто не узнает.

Пробубнил мужской голос. Что–то стукнуло о пол. От двери просквозило по ногам.

На балконе тихонько дзинькали бельевые струны о металлические перила.

— Саня, кто там? — Вера Андреевна поводила головой, вглядываясь в прихожую.

В дверях встал муж. Бледный, он, не видя, осмотрел зонтик–трость.

— Тебе плохо? — встревожилась жена.

— Нет. Зонт вот грохнулся. — Каретников положил его рядом со списком и мешковато плюхнулся на стул. Вера Андреевна выбралась из кресла и выглянула в прихожую.

— А где Боря?

— Не знаю…

— Как не знаешь? Что случилось? Ты меня пугаешь, Саша!

Тот растерянно посмотрел на домашних.

— Жора приходил… Георгий Иваныч. Говорит, Серегу убили.

На экране телевизора резвились синие и желтые «мульты» с идиотскими рожами, и, словно потешались над глупыми, притихшими людишками.

— Что значит? — Вера Андреевна в недоумении уставилась на мужа.

Он пожал плечами. Тут до нее дошло. Она охнула и села напротив.

— А Маша–то, Маша! — ужаснулась женщина, опрокинула стул и выбежала вон.

Ксения ждала, что ей то отец сейчас все объяснит…

Он, наконец, понял! Нахмурился, щепоткой промокнул нос и ушел. Предчувствие счастья в девушке скукожилось и умерло.

Ксения покачнулась на каблуках. «С непривычки. — И тут же. — Убили?» Но, ведь бородатые дикари, зверство и другая жизнь — по телевизору. При чем здесь они, Красновские, Сережа…

Вот он влезает с дорожной сумкой в такси, в последней, сгорбленной позе отбытия. Ксения мгновенно вспомнила, как он ходит, смеется, чихает. Но не смогла вспомнить его лицо…

В распахнутую дверь Красновских заглядывали соседи с лестничной клетки напротив. Круглолицая женщина сокрушенно закивала Ксении из стороны в сторону, и с любопытством вытянула шею из–за спины мужа. Девушка протиснулась между ними.

Зеркало у вешалки задрапировали. Окна зашторили. Ярко горело электричество. У выдвинутого из угла стола бочком сидели двое в мокрых плащах. Длинный мужчина с хрящеватым лицом держал шляпу. Он кивнул Ксении. Это был зять Красновских, Вадим. Шляпа? Вадим никогда не носил шляпы! Второй, друг Вадима — Ксения не помнила его имени — горстью машинально смахнул с полировки лужицу, натекшую с кожаной кепки, и тряхнул кепкой: брызги мокрым серпом хлестнули о паркет.