Верность - [63]

Ты думала, что завоешь, как собака, когда зашла эта Ливия и шепнула: «Ну, видите, товарищ Лауре, кажется все образуется. Только что звонила моя артистка, она так счастлива, так счастлива! Товарищ Бейка у нее. Разве это не хорошо? Старая любовь все-таки не ржавеет… Хочу что-нибудь почитать, не очень серьезное, для души… порекомендуйте мне».

Ты отвернулась, чтобы не показать Ливии своего лица, и, ничего не видя перед собой, нащупала на полке первую попавшуюся под руку книгу. Как больно, что больше нельзя уважать его, что надо презирать его, тогда перестанет болеть сердце. Но что-то не позволяет презирать его — и это мучительно. Что-то связывает со всем тем, что было между ними.

Публика хохотала. Рядом какая-то пожилая женщина поражалась:

— Глянь-ка, глянь-ка… ведь это учитель Бенькис… Ох, господи ты мой, какие усы прилепил и как размалевался… а штаны-то какие широкие напялил! — Она ткнула Ингу в бок: — Смотри, смотри, как подглядывает! А эта, с большой косой, — лапиньская Аустра, кажется? Как же, она это… я ее сразу по разговору признала! Откуда это она такую юбку раздобыла?

Даце почувствовала совсем рядом с собой теплое плечо Атиса. Она слегка отодвинулась, но чуть погодя парень снова прижался к ней.

Когда в зале зажегся неяркий свет, Инга вдруг увидела Юриса, стоявшего у самой стены. Он смотрел прямо на нее. У Инги по всему телу словно пробежал электрический ток. Приехал… Приехал из Риги… от нее.

Юрис смотрел на Ингу мрачно и серьезно. В полумраке зала она выглядела призрачно бледной, неживой. «За что? За что все это? — думал он с яростью и горечью. — Как ты смеешь верить в эту гнусную ложь? Что это вообще за любовь, если ты не доверяешь мне? Именно ты должна была знать, что это никогда не могло быть правдой! А ты… даже не хочешь встретиться со мной… словно я стал прокаженным. Нет, ты должна была «поверить мне, поверить на слово».

Но Инга быстро отвернулась и опустила голову, в ее движении было что-то жалкое, страдальческое. И Юрис внутренне содрогнулся. «Нет, — решил он, стиснув зубы, — так нельзя! Нам нужно поговорить, хочешь ты этого или не хочешь. Ты, по крайней мере, должна выслушать меня. И тогда делай как знаешь».

Он с досадой замечал обращенные на него любопытные взгляды — и сочувственные, и насмешливые. Еще бы: у председателя роман с какой-то певицей, а тут жена. Все, разумеется, знали, кем ему была Инга, — он и не пытался скрывать этого.

И Юрис решил, как только кончится представление, которое он смотрел с большим трудом, он подойдет к Инге (все равно, пускай все видят!), возьмет ее за руку, уведет с собой и поговорит с ней. Он попросту не отпустит ее, заставит выслушать себя.

Когда в зале погас свет, Инга встала, тихо выбралась между скамей и ушла. Она не могла видеть Юриса и хотела остаться одна.

Инга пошла по дороге в черной, как смола, ночи, борясь с порывами ветра, светя себе под ноги электрическим фонариком. Кружок слабого, тусклого света прыгал перед ней по кочкам и пучкам травы. Инга плакала. Она вспомнила теплую летнюю ночь, в которую Юрис провожал ее домой, так же светя фонариком. Он крепко держал Ингу за локоть и говорил: «Странно, мы так мало знаем друг друга, а у меня такое чувство, словно мы знакомы уже годы…»

Слова эти так живы, так живы в памяти Инги. Они обжигают как огонь. И у нее было такое же чувство, словно она с Юрисом знакома давно-давно — так близки они были друг другу!

А в Доме культуры кончилось представление, и в зале начали убирать скамейки, освобождая место для танцев. Люди постарше тоже расселись вдоль стен посмотреть на танцы.

Учитель Бенькис, который играл Таукшниса, первым пригласил Ливию на вальс. За ними постепенно одна за другой по залу закружились в танце и остальные пары.

Валия искала взглядом Атиса Рейнголда по всему залу, не сомневаясь, что он, как всегда, будет ее кавалером. И она не поверила своим глазам, когда увидела, как Атис тащит за руку Даце, которая, видимо, не хотела идти.

Валия презрительно надула губы. Нашел себе даму: такая тяжелая и неуклюжая — смотреть смешно! Ну и красотка! Ни бровей, ни губ — ничего у нее нет!

— Ну, хватит, — пыталась Даце уговорить Атиса. — Право, хватит… я ведь не умею.

— Тебе ничего не надо уметь, — упрямо ответил он. — Ты положись только на меня, уж я покружу тебя.

И Даце ничего другого не оставалось, как позволить вертеть себя. Они уже делали третий круг по залу, когда Даце через плечо Атиса увидела у дверей Максиса. Он только что вошел и, заметив Даце, кивнул ей.

— Ах, Максис приехал! — воскликнула она и хотела остановиться. Но Атис не отпускал ее.

— Знаешь, ты совсем неплохо танцуешь, — сказал он. — Ты сама уговорила себя, что не умеешь.

Ливия подошла к Теодору, который сидел рядом с матерью и наблюдал за танцующими. Ей еще не пришлось познакомиться с ним. Эгон, уезжая, высказался о двоюродном брате презрительно, однако Ливию привлекало все, что было овеяно заграничной романтикой. Она поздоровалась с Алине, с которой тоже почти совсем не была знакома, затем, улыбаясь, подала руку Теодору.

— Вы, наверно, и есть тот самый блудный сын, который вернулся в отцовский дом?