Верность - [26]

— А какие же вы любите? — спросила Инга, кидая на траву огрызок яблока.

— Ну, всякие… о том о сем, — отозвалась Валия, кусая травинку. — Конечно, интереснее всего про любовь. А вам разве не интересно?

— Почему же нет? И мне нравится, но читать все только о любви надоедает. — Инга подала Валии книгу: — Вот, возьмите эту, здесь тоже о любви.

— Ла-адно, — недоверчиво протянула Валия. — Если уж принесли, то оставьте.

Она положила книгу на стол и с любопытством взглянула на Ингу.

— Вам у нас, наверное, страшно скучно, правда?

— Если без дела сидеть, то и в Риге скучно будет, — ответила Инга, складывая книги. — Я всегда себе работу нахожу. Да потом здесь так красиво!

— Красиво! У нас? — удивленно воскликнула Валия и рассмеялась. — Ну и забавная же вы. Что тут красивого? Погодите, скоро настанет осень, темные вечера, грязь. Дороги в сплошное море превратятся.

— Я не боюсь этого, — отозвалась Инга.

Валия посмотрела на нее с недоумением:

— А я, если бы моя воля была, ни одного дня тут жить не стала бы. Но старики мои упрямые — и слышать не хотят об этом. Мать сразу в слезы. Что ж поделаешь, — я, как назло, единственная у них.

Время уже подходило к полудню, когда Инга медленно побрела обратно. После Сермулисов она зашла еще в три дома. В одном какой-то старик взял «Времена землемеров» и очень обрадовался, что ему принесли книгу на дом, — из-за больных ног он никуда не выходил. На другом хуторе все косили сено для своей коровы — и от Инги попросту отмахнулись. В третьем месте она застала дома лишь маленького мальчугана со злой собакой.

Там, где узкая проселочная дорога подходит вплотную к Мелнупите, не слишком крутой берег зарос ольхой, березками, орешником. Отстраняя ветви, Инга пробралась сквозь кусты и очутилась на небольшой сухой лужайке, она положила на землю книги и легла на траву. Жарко. Как смешно — ноги устали, точно у старухи. Отдохнет и пойдет обратно в Дом культуры. Она растянулась на спине, заложив руки за голову. Вверху, на ветвях, между листьями, зеленели гроздья орехов. На руку вполз муравей и словно обжег ее. Инга стряхнула его.

Это называется неудачей. Как тяжело, когда ты с таким рвением берешься за что-нибудь, а из этого ничего не получается. В горле застрял горький комок, а глаза наполнились слезами, и все вокруг потускнело, точно затянулось серой паутиной. Слезы потекли по вискам. Пускай. Никто не видит. Здесь хорошо. Можно побыть тут до темноты, чтобы не встречаться во дворе с Ливией и не отвечать ей на вопрос: «Откуда вы, Инга?»

Что делать дальше? Жить так до самой зимы, обслуживать четверых-пятерых читателей и получать зарплату? Разве для этого она ехала сюда? Как это ужасно, когда люди равнодушны. Нет на свете ничего хуже равнодушия. Культработница! У тебя сердце сгорает от желания сделать то, ради чего ты приехала сюда. Но если ты не в силах расшевелить людей, то напрасны твои старания. И если ты не сумеешь увлечь молодежь, которую тянет в город, то кому ты здесь нужна?

А пока неудача. Ты забралась в густые кусты, спряталась и с горечью ждешь, когда сядет солнце. Тебе стыдно вернуться с книгами. Ну, разве это не глупо? Конечно, глупо. Но люди всегда почему-то стыдятся своих неудач. Кого же ты стыдишься, Инга? Смазливой, самодовольной Ливии?

Инга села и провела рукой по глазам. Причесалась. Глупо лежать в кустах и хныкать. Она выбралась из кустов и пошла. Солнце уже опускалось на вершины высоких елей. У перекрестка она свернула на дорогу, у которой стоял столб с табличкой «С/х артель «Силмала». На окруженный стройными ясенями и дубами двор Скайстайнов медленно возвращались с пастбища коровы. Тут была самая большая ферма, на ней работали три доярки. Одна из них — мать бригадира Рейнголда, тихая, ласковая, работящая женщина. Она как раз встречала скотину. Инга спросила ее, как найти председателя, и доярка позвала маленькую быстроглазую девочку со светлыми косичками, похожими на мышиные хвостики.

— Анечка, покажи тете комнату председателя.

Анечка, не сказав ни слова, обошла дом, поднялась на увитую диким виноградом веранду, вошла в просторные темные сени, в которых Инге ничего не было видно, и, открыв первую дверь, объявила тоненьким голоском:

— Вот комната дяди. Только его самого нет.

— Нет! — разочарованно воскликнула Инга, остановившись на пороге.

— Он, наверное, с нашим Атисом копает.

— Это далеко отсюда?

— Недалеко, — так же спокойно объяснила Анечка. — Внизу сразу за садом. Около баньки.

Закрывая дверь, Инга не удержалась и заглянула в комнату. Очень большое, залитое закатным солнцем помещение, но какое-то необжитое.

— Отведешь меня туда?

— Отведу, — откликнулась девочка и, соскочив со ступенек веранды, засеменила по дороге к саду. У густой живой изгороди, отделявшей сад от двора, она остановилась и ткнула пальчиком в Ингин пакет.

— Что у тебя тут?

— Тут? Книги.

— Книги? — повторила девочка и живо спросила: — С картинками?

— Нет, Анечка, без картинок, — улыбнулась Инга.

Малышка опять засеменила вперед по большому саду. Сад полого спускался вниз, за ним маячила маленькая серая банька, а за ней зеленел заросший камышом пруд. Около пруда двое мужчин в майках и трусах работали лопатами.