Верность - [21]

«Если б я могла так, если б я могла так», — думала она с болью в сердце, лежа рядом со своим молодым мужем и ощущая его жесткую руку. Она не сказала ему ни слова, только всю ночь пролежала без сна, чувствуя себя несчастной.

Конечно, в жизни все проходит и все может переболеть. Улеглось и беспокойство Марии Себрис. Но когда у нее родилась дочка, она назвала ее Виолеттой.

Теперь Виолетта, или Виолите, уже выросла и, кажется, унаследовала беспокойный склад души, порывистый характер матери. Влечение к песням и театру у нее, наверно, тоже от матери. Когда в Доме культуры давалось какое-нибудь представление, девочка всегда была тут как тут.

— Я тоже буду играть в театре, — сказала она матери.

Та грустно улыбнулась.

— Посмотрим, посмотрим, Виолите.

Терезе догнала их и пошла с ними.

— Ты слышала, на ферме опять откормок околел. У Цауне. Этим летом — уже третий, — рассказывала Мария.

— Так у нее до осени все свиньи околеют! — воскликнула Терезе. — Убытку-то сколько!

— Ей и дела мало, сунет что-нибудь в корыто, а сама на кладбище… Разве можно так за скотиной смотреть?

Из-за прикрытого кустами поворота дороги навстречу им выскочил велосипедист.

— Председатель, — увидела его первой Терезе.

Поравнявшись с женщинами, Бейка соскочил с велосипеда. Лицо его было мрачным и злым.

— Послушайте, Мария, — сказал он, — вы можете принять свиноферму? Немедленно… Сейчас же… сегодня?

Мария смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Я? Свиноферму?

— Дольше терпеть нельзя, — продолжал председатель, с трудом скрывая злость. — Она загубит нам всю ферму. Даже ветеринара не позвала, бросила свиньям дрянь какую-нибудь… Вы, Мария, должны взяться, другого выхода нет!

Мария беспомощно развела руками:

— Как же это? Мы ведь договорились об огороде…

— А что делать со свиньями? — нетерпеливо перебил он. — Ведь кто-нибудь должен взяться. Или, может, мне самому ходить за ними? Или пустить их в лес — пускай бегают, как дикие.

Бейка был огорчен до крайности. Когда он доставал папиросу, у него дрожали пальцы. Мария вздохнула:

— Было бы чем кормить… немного мучицы или картофеля…

Юрис с укоризной посмотрел ей прямо в глаза.

— А если нет, что тогда? — спросил он вдруг совсем тихо. — Неужели мы до осени не дотянем? Неужели не выдержим?

Терезе, неожиданно для себя самой, заговорила:

— Если уж некому их взять… то, может, я могла бы?

Юрис Бейка вскинул голову, и глаза его посветлели:

— Вы хотите, Гоба? Вы согласны?

Терезе уже не могла отступить. Она только опасливо спросила:

— Но где их держать у меня?

— Пойдемте сейчас же назад — посмотрим, что можно сделать!

К вечеру все было сделано — корова Гобы перекочевала из хлева под навес, плотники сделали перед хлевом загон, смастерили корыта, поставили их в сарайчике — хлев оказался слишком тесным.

— Это все временно, — сказал Бейка. — До зимы устроим настоящую ферму.

— Что это он горячку порет, — пожимал плечами Межалацис, перевозя вместе с Альбертом Брикснисом корм из «Цаунитес». — Как на пожар! Подумаешь, свинья подохла!

— Не имеет она никакого права подыхать, — посмеялся Брикснис, — колхозным уставом не предусмотрено.

— Из-за одной свиньи столько шуму. Можно было все помаленьку… — возмущался Межалацис. Но Юрису в глаза никто ничего не сказал.

А Терезе Гоба сама не подозревала, какую она взяла на себя ответственность. В первую минуту она не видела ничего особенного в уходе за свиньями. Но вечером, когда она, покормив с трудом все стадо, остановилась у двери, прислушиваясь к хрюканью дравшихся за скудный корм свиней, ее охватили глубокие сомнения: надо ли было браться? Но было уже поздно.

В тот же вечер Брикснис зашел к Межалацису, и Дарта поставила на стол кувшин сбереженного еще с Янова дня пива. Пиво отстоялось и было крепким. Мужчины выпили, поговорили о хозяйственных делах. Брикснис собирался послезавтра в Таурене — на рынок, кроме того, он хотел еще подыскать себе сапоги — он увлекался ловлей раков, а в этом году они в Мелнупите ловились совсем неплохо.

— Я теперь не жалуюсь, — начал хвастаться Брикснис, опрокинув стакан пенящегося пива. — Сам себе хозяин. Если этот молокосос думает, что насолил мне — снял с бригадиров, то сильно ошибается. Мне это на руку.

— Ой, — сказала Дарта, подавая на стол ужин, — какой от них прок, от должностей этих? Одна маета. Куда лучше, когда никто не трогает тебя.

Она знала, что Брикснис страшно зол на председателя за то, что тот поставил вместо него другого, да к тому же еще мальчишку. «Чего ты, пьянчуга, разоряешься, — думала она про себя, — да разве я не знаю тебя? Рейнголд, тот хоть сам вместе с бригадой до седьмого пота ворочает, а ты все в буфете отсиживался». Но сказала Дарта другое — не станет же она с соседом ссориться.

Межалацис выпил пиво и принялся за еду.

А Брикснис продолжал возмущаться:

— Что же это, в конце концов, за колхозный счет личные дома ремонтируют? Мой Эгон говорит, что так делать нельзя. Приятельские отношения это — вот что. То ли эта Гоба подмазаться сумела, или у него какие-то свои расчеты. Была бы помоложе, то можно было бы подумать… хе-хе-хе!

— Будет тебе болтать! — прикрикнула на него Дарта, усмехнувшись.