Тут увеличивали икры и уменьшали колени. Начисто, как взмахом самурайского меча, срезали животы. Вкатывали, куда надо, как арбузы, гигантские груди, придававшие их обладательницам вид крейсерских яхт, несущихся под раздутыми парусами к экватору жизни. По последней моде изгибали брови. И, наконец, совершали хитрую операцию липосакцию — отсасывание природного жира из любых мест (даже из уха!).
По сравнению с другими сиренами реконструкция Сони ограничилась мелкими переделками. Ей перенесли пупок на более выгодное место. Взбили, как сливки, филейную часть. И увеличили на два размера бюст, отчего на сердце навсегда поселилась высокодуховная тяжесть, напоминающая об отце Паисии. Через две недели клинику покинуло юное легкомысленное существо лет двадцати двух, весело покачивающееся на высоких каблуках и улыбающееся миру мраморными зубами молодой суки.
Жизнь была прекрасна. Миша занимался бизнесом с утра до вечера, а в свободное время уезжал с друзьями играть в бильярд или улетал в Европу на матчи футбольной суперлиги. Соня посильно помогала ему тратить деньги, и от нечего делать продолжала вести уроки математики на полставки, приводя в эротический трепет подрастающее поколение. Старшеклассники слали ей записки. Она смеялась и швыряла их в урну. Дома ждал муж, накачанный любовью, как вороной лимузин бензином. Скорость его была феноменальной — до двухсот сорока фрикций в минуту. От этого Соня иногда опаздывала на уроки.
Но тут начались бедствия.
Первое было небольшое. Не успела Соня в только что купленной норковой шубе добежать от дома до новенького синебокого Опеля-«Тигры», приобретенного тоже специально для нее, как шубу сдернули с легкомысленных плечиков вместе с ключами от машины в кармане. Две рыжие кожаные спины удалились с места происшествия десантной рысью, лелея в объятьях шубу, а пострадавшая только облегченно вздохнула. Случись все шестью секундами позже, когда она взялась бы за никелированную ручку авто — кожаные куртки уехали бы еще и на дармовой тачке.
Второе несчастье было побольше. Угнали безответную «Тигру», хотя ей, несчастной, накануне поменяли замки. Тарас, сторож автостоянки, родной брат отца Паисия, необыкновенно на него похожий, моргал святыми глазищами и ничего не помнил. Явившаяся милицейская бригада лишь обнюхала место происшествия равнодушными носами и уехала. Только главный сыщик, садясь в казенные разбитые «Жигули», на прощанье авторитетно отвесил: «Качественная была машина — новая. Хоть бы капля масла на асфальте осталась. Ну, бывайте!» На вопрос же, можно ли качественную машину найти, гений криминалистики просто заметил, что преступление из разряда нераскрываемых.
Плюнуть можно было разве что на третью беду. Старая, злющая, как слепой бульдог, Алла Эдуардовна, директриса сонькиной школы, вызвала внезапно вознесшуюся математичку-бесприданницу к себе в кабинет и, ковырнув острым взглядом ковер у ее ноги, заявила:
— Полагаю, вы больше не можете оставаться во вверенной мне школе.
— Почему? — простым светским тоном спросила Соня.
— Взгляните-ка лучше на свои чулки за 50 гривен и найдете ответ. Такие траты внушают невозможные мысли. Как вашим коллегам, так и ученикам.
— А какие должны быть чулки?
— Максимум за шесть, — определила директриса. — Педагогу должна быть свойственна монашеская скромность.
— Как у отца Паисия? — съехидничала Соня.
— Да, как у отца!
И тут Соня, игриво улыбнувшись, задала кощунственный вопрос:
— А что, он тоже носит чулки за шесть гривен?
Алла Эдуардовна стала медленно раздуваться, подыскивая в недрах памяти какую-нибудь свежую педагогическую мысль. Но Соня, не дожидаясь плодов просвещения, повернулась на каблуках и вышла из кабинета, чтобы уже никогда не возвращаться в этот храм науки, бедности и скудоумия.
* * *
Но по-настоящему страшной была четвертая беда. Ранним утром на предательском рассвете в квартиру Сони и Миши ворвалась толпа людей в черных намордниках, скрывавших затаенный государственный испуг, и, выудив из постели хозяина, уволокла его в неизвестное никуда. И только вечером пришла подпольная записка: «Виновата нефть! Корни идут наверх. Мы проиграли, не поделив бензозаправки на юге. Не плачь. Я скоро вырвусь».
В ушах Сони еще звенели призрачные голоса омоновцев, блуждавших в лабиринте незнакомой им квартиры, а прямо перед нею стоял высокий, светлый, похожий на переодетого иностранца офицер-вестник, доставивший клочок бумаги. Приложив руку к гнутой тулье фуражки, он галантно произнес: «Серджио Антониони, капитано корпусо карабиньеро. Мафиозо и коррупционер. Из вашего клана. А если попросту, то Сергей Антоненко, лейтенант милиции».
Лик улыбающегося офицера-ангела был настолько небесен, что, несмотря на тяжесть момента, Соня смогла пошутить:
— Неужели «капитано» переводится с итальянского как лейтенант?
Ангел снял фуражку:
— Ваш муж полагает, что в Риме я был бы уже полковником.
Римский полковник прошел в гостинную, и, усевшись за привезенный из Италии обеденный стол, заговорил:
— Завтра вас вызовут на допрос. Большой начальник хочет довести дело до конца, и стать еще большим начальником. Но он не знает, что на этой пленке уже отсняты его брачные игры, где он скачет по сауне и пытается вас изнасиловать. Вы покажете ему кассету и убедите сделать все возможное, чтобы Михаила Максимовича отпустили.
