Верните новенький скелет! - [6]

В то же самое время, на этом же самом уроке, но этажом ниже Стася занималась расследованием преступления. Дело было в том, что у неё пропал красный карандаш. Стася не сомневалась в том, что он был злодейски похищен. Под подозрение попали трое: Стасин сосед Никита, учительница Анна Михайловна и домовой Барабашка.

Никита шёпотом дал честное слово, что он карандаш не брал и у него дома есть сто двадцать точно таких же (то есть отпадал мотив преступления).

Анна Михайловна была очень хорошим человеком и скорее бы сама подарила Стаське карандаш, чем взяла бы его без спроса (то есть нарушалась психология преступления). А насчёт домового Стася вообще не была уверена, есть ли он в школе. В доме-то, понятно, есть, на то и домовой, но школа же не дом. Или дом? И как он тут называется? Не домовой, а школьный? Или учебный? В разгар сомнений Анна Михайловна спросила, сколько будет восемь плюс три, и Стасе пришлось мобилизовать весь свой могучий интеллект на решение этой сложной задачи. У Стасй получилось двенадцать, а у всего класса почему-то одиннадцать, но Стася не огорчилась. Она однажды подслушала, что мама сказала папе: «У Стасй нестандартное мышление. Необычное, не такое, как у всех». «У меня двенадцать получилось, потому что я необычная и нестандартная, — подумала Стася. — Двенадцать ведь лучше, чем одиннадцать, — больше. Двенадцать называется дюжина. А одиннадцать никак не называется. Поэтому я права. Как всегда».

В это же самое время на этом же этаже, но в другом кабинете Иван строил планы, никак с процессом обучения не связанные: «Главное — привлечь внимание и заставить себя уважать. Чтобы не думала, что я малявка, лапша варёная. Например, можно попробовать поднять шкаф с книгами, чтобы видела, какой я сильный. Да, но мы же в разных классах учимся. Это что же — зайду я в её класс и ни с того ни с сего схвачу шкаф… Ещё за вора примут, который мебель крадёт. А если прийти в гости и поднять шкаф у них дома? Нет, у них старинный, огромный, деревянный, не осилю.

Или можно стать лучшим учеником школы. Лучше страны. Вызывает меня министр… нет, президент России и говорит… Да, но он же меня вызывает, а не её. Вот если бы он ЕЁ вызвал и про меня рассказал, что я самый умный и храбрый… Нет, лучше по-другому доказать, что я храбрый. Спрыгнуть со второго этажа. Нет, со второго низко. Лучше с пятого. Нет, с пятого неразумно. Она, конечно, упадёт на мой хладный труп, орошая слезами… А может, и не упадёт — падать будет не на что, расшибусь в лепёшку. Лучше её спасти от… от бандитов. Напал на неё бандит… Старо…

Может, что-то менее примитивное. Поразить чтением мыслей на расстоянии. Или прохождением через стену. Или сказать, что я могу привидений видеть… Привидений, конечно, не бывает. А вдруг ОНА думает, что бывает? О! А если спасти её от привидения… Например, вампир. Вампир в тёмном подъезде…»

— Лапшов, о чём ты задумался? — сказала учительница. — Ну-ка приведи нам пример предложения с деепричастным оборотом.

— Вампир в тёмном подъезде… — по инерции произнёс Иван.

Класс замер.

— Что? — переспросила учительница.

— Вампир в тёмном подъезде тихо подкрался к ней сзади и вонзил окровавленные клыки…

— Куда? — спросила потрясённая Лена Широнина, соседка по парте.

— Уж куда вонзил, туда вонзил, — недовольно сказал Иван. — Не перебивай, Широнина. На чём я остановился?

— На «вонзил клыки», — подсказали сбоку.

— Ага… И вонзил окровавленные клыки, ибо полная луна уже оказала на него своё магическое влияние, и он нервно облизал растрескавшиеся губы и сделал первый глоток тёплой крови… — тут Иван вспомнил про деепричастный оборот и закончил:

— Грустно вздыхая.

— Чего уж теперь вздыхать, — произнёс с последней парты Валька Тимофеев, хронический двоечник, но добрый человек. — Замочил гёрлу, ещё и вздыхает, гад.

— Он раскаивается, — вступился Иван за вампира. — Он же не нарочно вампир, ему… э-э-э… пересадили костный мозг, облучённый в полнолуние, и он просто не может иначе, хотя по утрам он всех загрызенных очень жалеет…

И добавил, опять вспомнив про деепричастный оборот:

— Страдая от укоров совести.

— Да, — подытожила Марина Михайловна. — Необычная у тебя точка зрения на деепричастный оборот, Лапшов. Садись, пять.

В это же самое время папа Саши и Стасй, Андрей Викторович, прошёл по родному кабинету биологии, любовно оглядывая экспонаты на полках. Седьмой «А» сняли на прививку, и урок был свободным.

«Вот этот аквариум целиком отдам ей, — думал он. — Только бы всё было хорошо… Ну почему я нервничаю? Я дома, в родном городе, всё прошло благополучно. Никто и не думал, что… Это из-за дороги. За мной следили. Но кому это надо? Зачем? Глупости. Всё нервы. Устал…»

В это же самое время этажом выше мама Саши и Стасй, Елена Николаевна, вела урок литературы. Она проверяла, как выучил шестой «В» стихотворение Пушкина «Буря мглою небо кроет…».

— Буря мглою небо кроет… — вдохновенно вещал уже двенадцатый ученик.

«Актуальная фраза, — подумала мама, взглянув в окно. Там падал жидкий и какой-то неубедительный снежок. — Скорее бы весна, что ли. Лучше лето. Или хотя бы выходной».

И вызвала двоечника Чудоделова. Чудоделов обычно учил первую строку стихотворения, а всё остальное добавлял от себя. Елена Николаевна старалась вызывать его самым последним, чтобы не нарушал в классе деловое настроение. Но сейчас ей так опротивели «бури мглою», что хотелось развлечься.