Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me) - [13]

Еда там тоже была вполне пристойной. Не чета Хогвартсу, разумеется, но Северус этого и не ждал. Там давали суп и хлеб с маргарином, и какой-то запредельно вонявший старик расхвастался, что к рождественскому ужину будет жареный цыпленок, а еще завтра никого не погонят на улицу, а разрешат остаться в тепле и посмотреть телик, потому как Рождество.

В Сочельник, однако же, на день надо было куда-то уйти. Северус забрел в церковь и, убивая время, слушал разные англиканские гимны — некоторые показались ему знакомыми, потому что студенты в Хогвартсе любили нецензурно их переиначивать... Господи, как же он ненавидел подростков.

Неожиданно прорезавшийся здравый смысл противным голоском напомнил, что если он только срочно что-нибудь не изменит, то скоро ему придется вернуться в школу и жить среди них. Вот же свинство! А может — ну ее нахер, эту войну? Помахать ей ручкой и отчалить в далекие края? Стать бездомным и сидеть на вокзале со шляпой и собакой, собирая милостыню... Побирушка из ночлежки поведала ему, что люди охотнее подают, когда рядом с тобой сидит собака. "Будто б собаки лучше людей", — добавила она, и Северус готов был охотно в это поверить.

От долгого сидения на неудобной церковной скамье его кости окончательно запротестовали и пригрозили расплавиться. Он поднялся на ноги и на какую-то секунду восхитился тем, как тело легко его послушалось — даже потягиваться не пришлось. Ах, преимущества молодости.

Правда, с учетом ее недостатков молодость могла катиться в пизду.

Северус пожалел, что накануне оставил все свои деньги той официантке. Возможно, с помощью заклинания удастся стащить у кого-нибудь бумажник... но нет: он все еще был несовершеннолетним. До дня рождения придется ограничиться попрошайничеством — а дальше будет только высококвалифицированное карманничество.

К сожалению, в Сочельник большинство мест, где можно было бы провести время в тепле и уюте, было закрыто. Северус ненадолго заглянул в прачечную и слямзил оттуда пару носков, потом какое-то время слонялся по бакалейной лавке (откуда без малейших угрызений совести стащил немного еды), а потом прогулялся до железнодорожной станции. Там он поделился жареными свиными шкурками с нищенкой из ночлежки, которая побиралась на своем хлебном месте, и она дала ему взамен пять фунтов. "Люди бывают щедры в праздники", — сказала она.

Он дошел до дома Лили, сделав большой круг и прокравшись через двор соседа, чтобы выйти на ее улицу с другой стороны. Но машины перед коттеджем не было, и в окнах не горел свет. Он смутно вспомнил, что Эвансы перед Рождеством вроде бы навещали бабушку в каком-то заведении для больных Альцгеймером. Северус никогда не понимал, зачем они это делают — бабушка все равно никого не узнавала, а Лили возвращалась домой подавленная, ее мать — в слезах, а Петунья — еще скандальней, чем обычно.

Теперь же он задумался, поехал бы он в клинику, если бы в ней лежала Лили? Стал бы так себя мучить, если б знал, что она его даже не вспомнит?

"И ты еще спрашиваешь, — съехидничал его внутренний голос с интонацией завзятого слизеринца. — Это с твоим-то талантом превращать самоистязание в жизненную философию?"

Он посоветовал внутреннему голосу отъебаться и прошел по улице вниз, к реке, обещая себе, что если когда-нибудь станет попрошайкой — то только в каком-нибудь курортном городишке у моря.

* * *

Лили не видела бабушку уже давно — та скончалась еще до смерти матери, и этот визит стал для нее настоящим шоком. Особенно потому, что она совершенно забыла, какой ядовитой становилась Петунья в горе. В итоге семья возвращалась домой в унынии и напряженном молчании.

Просто прелесть, а не Сочельник: муж мертв, сын вместе с ним, все друзья, наверное, тоже, и рядом только моя чудесная сварливая сестра, которая ведет себя еще чудесней и сварливей, чем обычно.

Лили прижала лоб к холодному стеклу автомобиля, глядя на бесконечную череду обледеневших голых деревьев. Ей стало интересно, чем сейчас занимался Северус — как его семья вообще встречала Рождество? Он вроде бы никогда не возвращался домой на праздники... за исключением этого года, судя по всему — но Лили об этом так и не узнала, потому что в первый раз провела весь остаток семьдесят шестого, усиленно притворяясь перед всеми — и особенно перед Северусом — что и думать забыла о его существовании; это вышло у нее настолько удачно, что за два последних школьных года она с ним практически не пересекалась.

Когда заледеневшие деревья и заиндевевшая трава сменились зданиями, машинами и припозднившимися прохожими с рождественскими покупками, Лили всерьез задумалась, поискать Северуса или не стоит. Гриффиндорка она, в конце концов, или нет? Два дня назад она даже умерла, и хуже, наверное, уже не будет...

То есть она до чертиков надеялась, что не будет.

— Мам, я немного погуляю, — произнесла Лили, вылезая из машины.

— В такую погоду? — нахмурившись, мать взглянула на небо — свинцово-серое, неприветливое и предвещавшее скорый снегопад. Уже выпавший снег, грязный и скукоженный, островками собирался в придорожных канавах; в замерзших лужицах на дорожке к дому словно отражалась небесная серость.