Верни мне мои легионы! - [122]

Только сделал ли? Говорят, будто он вознамерился переправиться через Рейн и разграбить Галлию, может, даже попытаться отбить ее у римлян. Но, добравшись до реки, его войско встало. Переправятся они или нет? А пока такую прорву воинов надо чем-то кормить. Чем? И сколько времени пройдет, прежде чем из-за скученности и грязи в войске начнутся повальные болезни?

Сегест хрипло рассмеялся.

Конечно, Арминий служил у римлян, изучил их способы ведения войны, поэтому и победил их. (Сегест сам служил в римском войске, но уже давно.) Арминий видел, как снабжаются римские легионы, как поддерживаются в чистоте их лагеря.

Только много ли ему от этого проку? Теперь он имеет дело с германцами, а не с римлянами. Есть у него обозные подводы? Плоты, на которых переправляют через реки зерно? Да, обо всем этом германцы и не мечтают. Их лагеря — кучи отбросов и нечистот. А ведь римляне утверждают, что грязь порождает болезни, и, насколько мог судить Сегест, они знают, что говорят. И что делают.

— Что смешного, вождь? — спросил воин.

— Смешного? Да все в этом мире смешно… А может, и ничего, — отозвался Сегест.

Воин почесал голову и раздавил что-то между ногтями. При виде этого Сегесту самому захотелось чесаться.

— Не уверен, что понял, — пробормотал воин.

— Ну и не забивай себе голову, — посоветовал Сегест. — Я и сам не уверен, что понимаю.

Воин еще сильнее поскреб макушку, но то ли больше не выловил паразита, то ли Сегест этого не заметил, что уже было неплохо.

Спустя несколько дней возле усадьбы появился одинокий путник, и воины Сегеста привели его под охраной к своему вождю. Потом трое с оружием в руках встали между Сегестом и гостем. Если чужак пожаловал со злым умыслом, они не дадут ему наброситься на хозяина.

— Не слишком радушный прием, — заметил незнакомец.

— Да, и мне жаль, что это так, — промолвил Сегест. — Но времена нынче суровые, а у меня есть сильный враг. Можно ли винить моих людей за то, что они всегда настороже?

— Коли ты так ставишь вопрос, пожалуй, не стоит, — промолвил чужак. — Тем паче что я и вправду прибыл из владений твоего врага. Тебе известно, что дочь твоя родила?

— Да, я это знаю, — кивнул Сегест.

В один прекрасный день внук должен был примирить его с Арминием. Когда-нибудь, со временем…

— Ну, незнакомец, в чем дело?

— Меня зовут Алк, — сказал тот. — Вынужден сообщить тебе печальную весть: ребенок умер. Понос, как я слышал. Скоротечный, дитя почти не мучилось.

— Горе! — вскричали слуги и закрыли лица плащами.

— Горе! — повторил за ними Сегест и тоже закрыл лицо.

Он мог бы и не делать этого: слезы текли по его щекам, и никто не обвинил бы его в черствости. Но на самом деле Сегест и сам не знал, какие чувства испытывает.

— Ты уверен? — спросил он.

— Уверен. Сомнений нет, — заявил Алк. — Мои поля находятся по соседству с землями Арминия, и мне рассказали обо всем его слуги.

— Значит, так оно и есть, — согласился Сегест. — Горе! Вот горе! Есть ли большее горе, чем безвременная кончина ребенка?

— Есть, если этот ребенок — твой родной внук. Молю, Сегест, не гневайся на меня за то, что я доставил печальную весть, — промолвил Алк. — Мне известно, что между тобой и Арминием… размолвка. Если бы я не пришел, ты, может, еще не скоро узнал бы о случившемся.

— Правда. Я бы мог и вообще ни о чем не узнать, — признал Сегест.

Он подумал — а не лучше ли ему было оставаться в неведении, но потом нехотя покачал головой. Рано или поздно весть все равно добралась бы до него, и ему пришлось бы пережить это горе. Раньше, может, не лучше, чем позже, но уж всяко не хуже.

— Я не гневаюсь на тебя, Алк. Ты поступил, как считал нужным, и кто может сказать, что ты поступил неправильно?

— Спасибо, господин. Хорошо сказано.

— Я окажу тебе радушный прием, — заявил Сегест, хорошо знавший, что нужно делать в таких случаях. — Угощайся вволю моим хлебом и мясом. Пей вволю мое пиво и вино из-за Рейна. Отоспись нынче ночью на моих мягких перинах, прежде чем вернешься на свое поле.

Алк поклонился.

— Ты милосерден и добр.

— Да, я таков, — холодно промолвил Сегест. — И за мою доброту мне воздается добром.

Рим поливали дожди. Зима — обычное время дождей, с чем согласились бы жители всех земель, лежащих вокруг Средиземного моря. Август, несмотря на свое могущество, столкнулся с той же бедой, что и многие из его подданных, — с протекающей кровлей. У входа в большой зал стояла лохань, в нее с потолка капала вода.

Глядя на эту лохань, император поморщился: с протекающей крышей приходилось иметь дело каждую зиму. Всякий раз кровельщики уверяли, что теперь-то уж точно все будет в порядке, но на следующий год протекало в другом месте.

Август покачал головой, поджав губы: это, конечно, была далеко не худшая из неприятностей. Уж ему ли этого не знать!

Он открыл дверь и выглянул наружу. Воины, стоявшие на страже, вытянулись в струнку.

— Вольно, — поспешно сказал император, и стражи слегка расслабились.

— Какие будут приказания? — спросил один из них.

— Никаких. Просто интересуюсь, какая погода.

— Как тебе будет угодно.

Страж осклабился. У него были резкие черты лица, большой нос и высокие, выступающие скулы. По-латыни он говорил чисто, потому что являлся уроженцем Италии… Как и все его нынешние товарищи.