Вернадский - [189]
Через полгода после ареста Личкова Вернадский записывает в дневнике: «О Личкове <…>. Он говорит, что раз сознался, в чем не был виноват — погиб…»>23 Значит, Личков сумел сообщить что-то о себе Вернадскому, возможно, просто в письме, уже летом. Во всяком случае, известно, что через три месяца после начала допросов Личков пытался передать на волю записку для Вернадского, находившегося, как он думал, за границей, с предупреждением, чтобы он не возвращался. Записку перехватили, и Личков дал признательные показания, объяснив мотивы своего поступка заботой о здоровье 72-летнего ученого.
Для начала Вернадский берет под опеку жену Личкова Анну Дмитриевну и их детей. А затем начинает разыскивать Бориса Леонидовича. Тому повезло, что его арестовали до убийства Кирова и открытия Большого террора. Летом того же года Личкова высылают в Среднюю Азию, а 19 июня Вернадский пишет ему большое письмо. Он ободряет Личкова, сообщает о его и своих близких, о последних событиях в академии. Письмо шло к адресату месяц и все же нашло его в Коканде. Личков и обрадован, и растроган. В те годы люди прекращали всяческие отношения с опальными, опасаясь обвинений в связи с врагами народа. Ответил сразу же: «Я не могу даже отдаленно передать той радости и того глубокого волнения, которое испытал, получив Ваше письмо. Ведь Вы для меня — это нечто единственное, исключительное. Другого такого человека, к которому я питал бы такие же чувства, как к Вам, нет среди моих друзей. Ведь Вы для меня не только горячо любимый друг, но — одновременно Вы — источник вдохновения, мерило ценностей, учитель. Я не хотел бы ничего преувеличивать, но мне хочется просто сказать Вам, что такое Вы представляете для меня, Владимир Иванович, но я скажу, что всегда благодарю судьбу за то, что она дала возможность встретиться с Вами и в течение ряда лет пользоваться живым духовным общением с Вами»>24.
Получив ответ от Личкова, Вернадский уже в следующем письме говорит: «Я страшно рад, что Вам переслали мою книжку и письмо. Я послал их с письмом своим к Вашему начальству и буду и дальше писать Вам и страшно буду рад, если Вы будете мне писать. <…>
Мне хочется, чтобы Вы не отставали от той огромной силы научного движения, которое идет и которое в конце концов является основным стержнем нашего времени. <…>
Помимо Вашей работы, следите за ходом научного знания, хотя бы по “Природе”.
Пишите мне. Ищите опоры в мысли научной: и на конкретном и на общем. Берегите себя»>25.
После этого они встретились лишь однажды. Зато их переписка в последующие десять лет очень оживлённа. Личков обязан Вернадскому не только сохранением и ростом научной продуктивности и духовной работы, но и устройством академического своего положения. Они обсуждают научные проблемы наук о Земле очень широкого спектра. Вернадский постоянно укрепляет дух своего молодого друга, наставляет, становится научным руководителем и оппонентом многих идей Личкова.
Но, конечно, главное, что Личков выжил в превратностях ссыльно-лагерной судьбы.
Напечатав «юбилейную речь» о биогеохимии, Вернадский предпослал ей рубрику «Проблемы биогеохимии. Выпуск I». Брошюра все-таки вышла с разрешительно-доносительским предуведомлением, напечатанным на видном месте: «С одной стороны… отдавая дань… РИСО отмечает свое несогласие с философскими высказываниями автора».
Первый отклик пришел из мест заключения в ноябре 1934 года из Дмитрова от Личкова, со строительства канала. Брошюра вызвала у него новый прилив энергии мышления: «В Вашей книжке я с радостью увидел многое старое давно знакомое, из той серии мыслей, которые еще с 17 года, с Киева, Вы развиваете и пропагандируете, но сколько рядом с этим совершенно нового! И как приятно, что биогеохимия уже празднует юбилей, уже подводит итоги… Им (идеям. — Г. А.), по-моему, принадлежит огромное будущее, но они так опередили свой век, что их далеко не многие понимают»>26.
Личков прав. Но это означает, что продолжателей, вообще научной школы живого вещества не было. Вернадский в одиночестве пребывал на горной вершине и дышал разреженным воздухом. Отсюда открывались необыкновенные виды, но жить здесь нельзя. Затруднительно одному передать другим свои необычные ощущения.
И потом, как может сложиться школа, если его учение повсюду объявляется враждебным. Как раз в 1934 году вышло второе издание Малой советской энциклопедии, где о нем написано в духе уведомления РИСО: что он создал такие-то и такие новые науки, но: «По своему мировоззрению — сторонник идеалистической философии. В научных работах В. проводит идеи “нейтрализма” науки, выступает в защиту религии, мистики, “исконности жизни и живой материи” и ряда виталистических и антиматериалистических концепций, отрицая материалистическую диалектику».
