Верлибры - [18]

Ты скончался и не начавшись – для ровности, для неущербности… Покореженная форма, что в нее влилось и сохранилось и что вылилось и выливается? Каким бы ты был, если бы не был Карпачом?… Каким бы ты был?.. И когда не был Карпачом, каким ты тогда был?.. Продолжилась твоя мысль: ты умер и воскрес, был ничем, а, воскресши, стал чем-то – стал живым, стал горбатым, стал Карпачом… Когда был живым от живых, завидовал живущим и жившим – у них все хорошо и хорошо было, ибо все у них, как у всех людей, а ставши живым от мертвых, вдруг преисполнился, что живешь… Ты рождался второй раз – через эхо, а эхо родилось через горб…

Что ни думал про горб – становилось горбу известно: когда сумрачное и враждебное – на тебе так же и отражалось, а когда родное и жалеючи – и он тебя жалел взаимно… Ты уклонялся и маялся, не желая этой приязни, и все представлял, как станешь хирургом и избавишься, наконец, от горба, и ответишь приязнью на приязнь, и по приязни женишься… А про то, что думал горб, и вообразить не решался…

Есть пророческий тип… Как органновый орган… И калечит, и мучит, и функция странная: предвещать, что появляется… предвещать, что возникает… предвещать новый тип: человека-улитку… и новую функцию…

Твоя мысль обострилась, как скальпель… Что хотел – то случалось в мыслях: ты в них гибнул… ты в них был землей засыпан, и могила твоя была от ограды третьей, и росла сирень, и были огороды неподалеку… Ты в мыслях жил и менялся: был то дерзким богатырем, то любовником неутомимым, а чаще всего – прибрежной улиткой… Как бессилен ты был не в мыслях – но и мысль твоя тоже пока что была бессильной…

Хирург, излечися сам… Ты будешь разрезать и сшивать, и искать у всех горб, и разгадывать сущность горба, отвергать и утверждать – и ничего не сможешь отвергнуть и утвердить: все дальше и выше – о, выше и дальше!.. – отодвигаться будут пороги жизни и твоих размышлений…

Улетали аисты и возвращались – словно знали в пространстве свою дорогу… А повреждалась гусеница – и мотылек поврежденным рождался… И наблюдать небо, и предсказывать ветер, либо грозу, и обстоятельства невозможные, и находить зелье себе от болезни… В руке неподвижного Шивы – пустая ракушка…

Улитка ни на минуту не может расстаться с ракушкой, разве что – когда умирает… Куда умирают улитки?!.

"Для сведенья… На берегу Н-ского озера кто-то оставил одежду с обувью и белье. Судя по одежде, владелец ее был горбат… Документов не обнаружено… Рядом с одеждой лежали круглый крапчатый камень и ракушка улитки… Тех, кому что-нибудь известно о владельце этих вещей, просим сообщить в отделение милиции…"

Куда деваются улитки из ракушек?..

Смерть – когда помнишь…

Перевод Владимира Козаровецкого

Алесь РЯЗАНОВ

З Н О М Ы

От переводчика

Белорусский поэт Алесь Рязанов (год рождения 1947) – он переведен более чем на 50 языков – прежде всего человек культуры, изначально ориентированный на «культурный поиск», а не на скандальную славу. Широкому читателю и «узкому писателю» это все еще непривычно. Трагедия в том, как замечал Я.Голосовкер, что читатель-масса не знает, что господство скандальной славы заглушает в нас высший инстинкт – инстинкт культуры.

В наше иронично-лукавое время, как и в недавно прошедшее казенно-благостное, поэт отважно напоминает всё о том же – об истине, о творчестве, о хайдеггеровской невозмутимости по отношению к вещам и о причастности к тайне.

«Зномы» – рязановские единицы субъектно-объектного познания (он еще и неутомимый словотворец) – открывают нам человека, который во всем стремится дойти до самой сути. Пафос его размышлений – антидогматизм, создание живой, вдохновляющей картины мира и личности.

* * *

Облака плывут над землей… Не принадлежат ей, не зависят от нее. Но вдруг проливаются на землю дождем и обрушиваются молнией.

Высотный житель – орел – величественно парит в небесах. Он не знает равных себе. Но вдруг срывается вниз, к добыче – в поле зрения все, что совершается на земле.

Такова поэзия, таково искусство, такова философия: должны парить высоко и заниматься «высокими» вещами, но в то же время должны соединяться с землей – дождем, молнией, хищностью орла.

* * *

В своих крайних – произвольных – проявлениях метафора использует прием черной магии: насильно соединяет то, что не желает соединяться, метафора слишком нарочитая, чтобы стать истинной, слишком мастерская, чтобы оказаться искренней. Та поэзия, где самодовлеет метафора, становится зверинцем. В нем пребывают самые разные существа, но нет ни внутреннего простора, ни свободы.

* * *

Стих значителен не звуком, который возникает в процессе произношения, а тем эхом, которое возникает после того, как он отзвучит.

* * *

Когда в огороде какое-нибудь растение гонит в рост ради самого себя, ради самого роста, то говорят про это: дичает.

В творческой среде, возможно, более, чем где-либо, существует угроза подобного одичания, роста в стебель, в ботву, потому что творческий рост – это менее всего рост единичности, отдельности, это рост индивида, тянущего за собой вид.

* * *

В структуру традиции входит и компонент будущего. Традиция – не только диалог того, что есть, и того, что было, но и того, и другого – с тем, что будет.