Верховная жрица - [44]

– Такая премия неплохо смотрелась бы между моим «Оскаром» и Золотым земным шаром. Кстати, я могу называть вас Дели?

– Называйте меня далай. Это означает «океан». Океан мудрости.

– Да, вот еще что. Давайте начистоту. Как лама с ламой. – Скуирелли подалась вперед. – Я хочу знать, что делаем мы, ламы, когда ощущаем плотское желание?

– Ничего не делаем. Наша жизненная цель – возвышать низменные желания.

– И сколько времени вы этим занимаетесь? – поинтересовалась женщина.

– Всю свою жизнь.

– О'кей. Скажите мне, если бы за сорок лет вам не удалось освободить свой народ, каким путем вы пошли бы к своей цели?

– Я получил Нобелевскую премию за поддержание мира. Мой принцип – принцип ненасилия. Вы ведь тоже выступаете за ненасилие, бунджи?

– Я всегда придерживалась таких взглядов. Хотя это нелегко – порой так и хочется дать сдачи.

– Рад это слышать. Невозможно разрешить проблемы Тибета агрессией, ибо китайцев очень много, а тибетцев мало и они бедны.

– Не беспокойтесь об этом. Я знаю, как обходиться с китайцами.

– Ваши слова радуют мое сердце. Ибо я последний далай-лама. Так уж предопределено судьбой. У меня нет преемника, и это ужасно огорчает моих людей. Но теперь, с появлением нового бунджи, надежда вновь расцветает. Может быть, за три или даже два десятилетия Тибет возродится и вновь станет дышать сладким воздухом свободы.

Скуирелли удивленно скривилась под своей отороченной мехом шапкой.

– Два-три десятилетия? Я думаю, это займет не более двух-трех недель.

– Недель?!

– Конечно, – подтвердила Чикейн и начала загибать пальцы с шафранно-желтыми ногтями. – Две-три недели на то, чтобы освободить Тибет, одна-две недели, чтобы объехать с визитом доброй воли все крупные города и деревни. Шесть месяцев на написание книги. И три – на постановку фильма.

– Фильма?

Скуирелли развела руками – так широко, словно хотела обнять весь мир.

– Подумайте, какая это будет сенсация! Всемирно прославленная американская актриса появляется из космической тьмы, чтобы освободить угнетенный народ. Это большое дело.

– Я не могу уследить за ходом ваших мыслей, бунджи Ринпоче.

– Люблю, когда меня так называют. Послушайте, у вас очень фотогеничное лицо. Вы не хотели бы сыграть сами?

– Сыграть?

– Ну да! Я могу еще поставить мюзикл «Агнец Света». Как в свое время «Эвиту». У вас хороший голос?

– Но вы же бунджи! Ваш первый долг – править Тибетом, если, конечно, китайцы не отправят вас на тот свет.

– Уже пытались, – махнула рукой Скуирелли. – Теперь я нахожусь под защитой Первой леди. Если со мной что-нибудь случится, она прикажет забросать их ядерными бомбами.

– Надеюсь, вы не стремитесь спровоцировать ядерное нападение на Китай?

– Я-то? Нет, конечно. К этому времени я уже реинкарнирую, и мне будет все равно, лишь бы только я не возродилась гражданином Китая.

Раздался стук в дверь. Далай-лама приподнялся.

– Принесли ужин. Прошу вас. Отужинаем и поговорим еще. Войдите.

Слуги внесли ароматные блюда на серебряных подносах.

Кула и Лобсанг оказались тут как тут.

Скуирелли шумно принюхалась.

– Пахнет классно! Что это?

– Тсампа.

– Видимо, диковинное что-то. А это что за суп?

– Тхукпа-лапша. Очень вкусная вещь.

– Тибетская лапша? Замечательно!

– Подождите, не прикасайтесь!

– Почему? Сначала надо прочитать какие-нибудь буддийские молитвы?

– Сперва всю еду должны попробовать.

– Зачем?

– А вдруг она отравлена.

– Кому взбредет в голову отравить вас? Вы такой милый человек.

– Отравить могут вас, – без тени злобы отозвался далай-лама.

– Эй, не нападайте на бедную девушку! Ведь в конце концов я, как и вы, буддистка.

Вошел пробовальщик еды, поклонился всем присутствующим и под внимательным взглядом Лобсанга Дрома, Кулы и свиты далай-ламы стал в огромных количествах заглатывать все подряд. Скуирелли Чикейн не сводила с него испуганных глаз.

– Вы что, не кормите его? – догадалась женщина.

– Его держат в постоянном голоде, – объяснил далай-лама, – чтобы ничто не мешало ему выполнять свои обязанности.

Пробовальщик наконец отведал все блюда и сел. Все выжидающе смотрели на него.

Скуирелли недоверчиво покосилась на свое окружение.

– Мы что, ждем, не отдаст ли этот бедный парень концы?

– Да, – подтвердил Кула.

– И сколько времени это длится?

– Если пища уже остыла, а пробовальщик все еще дышит, значит, отравы не подсыпали.

– Терпеть не могу остывшее!

– Ваш священный долг, как бунджи-ламы, подавлять соблазны материального мира, – напомнил ей Лобсанг.

– Горячая еда не соблазн, а необходимость, – произнесла Скуирелли, тайком погружая палец в свою тсампу. Самое время попробовать лакомство, пока все ждут, не окочурится ли пробовальщик.

Женщина уже хотела было облизнуть свой обмакнутый в пищу палец, когда пробовальщик вдруг позеленел и повалился набок. Он дышал часто-часто и с большим трудом. Агония длилась очень долго, пока смерть не оборвала мучений несчастного.

Лица окружающих вытянулись и окаменели. Жрецы далай-ламы зыркали глазами на Лобсанга и Кулу, те, в свою очередь, сверлили их злобными взглядами. Монгол вытащил кинжал.

Скуирелли с трудом перевела дыхание.

– Значит, еда была отравлена?

– Да, – ответил Лобсанг – Но чья еда? Бунджи или далай-ламы?