Верховная королева - [12]

Гвенвифар пригорюнилась:

– Я вовсе не мудра; я ужасно глупенькая. Даже среди сестер я научилась лишь читать Часослов, да и то с трудом; они сказали, что больше мне и не нужно. Ну, и всему тому, что надобно знать женщинам: стряпать, разбираться в травах, готовить несложные снадобья, перевязывать раны…

– Для меня все это – тайна еще более великая, нежели укрощение коней, – то, что ты считаешь за магию, – широко улыбнулся Ланселет. А затем, наклонившись в седле, легонько коснулся ее щеки. – Ежели будет на то милость Господа и саксы дадут нам передышку еще в несколько лун, мы увидимся снова, когда я вернусь сюда в свите короля. Помолись за меня, госпожа.

Ланселет ускакал; Гвенвифар долго смотрела ему вслед. Сердце ее гулко стучало, но на сей раз ощущение это заключало в себе некую приятность. Он еще вернется; он сам хочет вернуться! Отец говорил, что ее следует выдать замуж за воина, способного повести в битву коней и людей; а найдется ли жених лучше, чем кузен Верховного короля и его конюший? Значит, отец подумывает отдать ее в жены Ланселету? Девушка зарумянилась от радости и счастья. Впервые в жизни она почувствовала себя красавицей, смелой и отважной.

Но когда она возвратилась в залу, отец задумчиво промолвил:

– Этот красавчик, по прозвищу Эльфийская Стрела, и впрямь смазлив на диво, да и с лошадьми управляться умеет, но этаких щеголей всерьез принимать не стоит.

– Но если Верховный король назначил его первым из своих военачальников, уж наверное, он – лучший из воинов! – возразила Гвенвифар, сама удивляясь собственной храбрости.

Леодегранс пожал плечами.

– Он же королевский кузен; странно было бы не даровать ему какого-нибудь поста в армии. А что, уж не попытался ли он украсть твое сердце или, – Леодегранс сурово нахмурился, и девушка похолодела от страха, – твою девственность?

Гвенвифар снова вспыхнула, бессильно злясь сама на себя.

– Нет. Он – человек чести, и все, что он мне говорил, он мог бы повторить и в твоем присутствии, отец.

– Ну, так и не забивай ненужными мыслями свою пустую головку, – грубовато предостерег Леодегранс. – Ты стоишь большего. Этот – всего лишь один из бастардов короля Бана от Бог весть кого, какой-то там девицы с Авалона!

– Его мать – Владычица Авалона, могущественная Верховная жрица Древнего народа… да и сам он – королевский сын…

– Сын Бана Бенвикского! У Бана с полдюжины законных сыновей наберется, – возразил отец. – Да и к чему выходить замуж за королевского конюшего? Если все пойдет так, как я замыслил, ты станешь женой самого короля Британии!

Гвенвифар в страхе отпрянула:

– Я боюсь быть Верховной королевой!

– Да ты всего на свете боишься, – грубо оборвал ее Леодегранс. – Вот поэтому тебе нужен заботливый муж, а король, он получше королевского конюшего будет! – И, видя, что у дочери задрожали губы, тут же подобрел:

– Ну, полно, полно, девочка моя, не плачь. Доверься мне, я-то лучше знаю, что тебе во благо. Вот для того я у тебя и есть: чтобы присмотреть за тобою и выдать тебя за надежного человека, способного порадеть как должно о моей прелестной маленькой дурочке!

Если бы король обрушился на нее с бранью и попреками, Гвенвифар, возможно, и продолжала бы настаивать на своем. «Но как, – обреченно думала она, – как сердиться на лучшего из отцов, который лишь о моем счастье и печется ?»

Глава 3

Однажды ранней весной, на следующий год после Артуровой коронации, госпожа Игрейна сидела в своей келье, склонившись над подборкой вышитых алтарных покровов.

Всю свою жизнь она любила изящное рукоделие, но и в девичестве, и позже, замужем за Горлойсом, она, подобно всем женщинам, не покладая рук, ткала, и пряла, и обшивала весь дом. Как королева Утера, окруженная толпами слуг, она могла себе позволить тратить время на изящную вышивку и ткать кайму и ленты из шелка; а здесь, в обители, она нашла своему искусству достойное применение. «В противном случае, – думала она не без грусти, – мне пришлось бы разделить удел столь многих монахинь: ткать лишь темное и грубое шерстяное полотно на платье» – такую одежду здесь носили все, включая саму Игрейну, – или тонкий, но скучный своей однообразностью белый лен на покрывала, камилавки и алтарные покровы «. Лишь двое-трое из сестер умели работать с шелком и владели искусством вышивания; Игрейна же затмевала их всех.

Игрейне было слегка не по себе. Нынче утром вновь, стоило ей усесться за пяльцы, ей померещилось, будто она слышит крик; не думая, она стремительно развернулась; ей показалось, будто где-то вдали Моргейна воскликнула:» Мама!» – и в крике этом звенело отчаяние и мука. Но в келье царила тишина, вокруг не было ни души, и спустя мгновение Игрейна осенила себя крестом и вновь принялась за работу.

И все же… она решительно прогнала искушение. Давным-давно она отвергла Зрение как обольщение язычества; с чародейством она не желает иметь ничего общего. Игрейна отнюдь не считала Вивиану воплощением зла, однако Древние боги Авалона, несомненно, в союзе с дьяволом, иначе им ни за что не удалось бы сохранить свою силу в христианской земле. И этим-то Древним богам она некогда отдала свою дочь!