Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах - [9]
В реальности оба советских внешнеполитических курса развивались параллельно и в Москве долгое время не знали, какому из них отдать предпочтение. А в том, что усилия в сфере коллективной безопасности могли использоваться для давления на Гитлера, видится элементарный расчет, в котором трудно усмотреть что-то из ряда вон выходящее и предосудительное. Столь же элементарно и естественно советское сближение с Гитлером могло использоваться для воздействия на политику Лондона и Парижа, подталкивания их к союзу с Москвой. Не только СССР, но и другие ведущие державы вели сложную политическую игру, стараясь выгадать для себя максимум преимуществ и не ошибиться в окончательном выборе.
Непросто дружить с Гитлером
Сталин не рассматривал приход Гитлера к власти как непреодолимое препятствие к восстановлению взаимовыгодных отношений. Такой вывод можно было сделать из его выступления на XVII съезде партии в 1934 году: «Конечно, мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной»{27}.
Сотрудники советского полпредства в Берлине не могли пожаловаться на несоблюдение немецкой стороной правил дипломатического протокола и этикета. Главу советской миссии не обходили приглашениями на официальные приемы у Гитлера или у других руководителей Третьего рейха.
В январе 1934 года Крестинский инструктировал временного поверенного в делах СССР в Германии Сергея Бессонова, приглашенного на заседание рейхстага в связи с годовщиной прихода Гитлера к власти: «Если в речи Гитлера будут содержаться оскорбления по адресу СССР или членов его правительства, Вам нужно будет подняться, уйти из дипложи[8] и из рейхстага». Но поступить так следовало только в крайнем случае, поскольку «демонстративный уход является острой и резкой формой протеста». Прибегнуть к нему рекомендовалось, если в речи действительно будут «элементы оскорбления». Если же дело ограничится «просто критическими замечаниями в адрес советской системы», то они не должны были рассматриваться «как достаточный повод для ухода»{28}.
Торгово-экономические и даже военно-технические контакты, пусть на невысоком уровне, но поддерживались. Регулярно возобновлялись кредитно-финансовые и торговые соглашения.
Литвинов, несмотря на свое категорическое неприятие нацизма, не был упрямым германофобом, не призывал к разрыву советско-германских отношений и в принципе не возражал против их вывода из тупика.
Показателен момент личного характера. Уже при нацистском режиме нарком неоднократно проезжал через Берлин, направляясь на чешский водолечебный курорт Мариенбад (сегодня Марианске-Лазне). В архиве сохранились его записки, адресованные полпредству, с просьбой встретить и оказать содействие при проезде через германскую столицу. Это был самый удобный путь. В апреле 1934 года Литвинов ездил на курорт лечить мучивший его бронхит{29}.
Вместе с тем в политическом плане для него главной и определяющей установкой, конечно, было достижение союза с Великобританией и Францией. Отношения с Германией, в том числе торгово-экономические, следовало поддерживать на приемлемом, но не высоком уровне. Иного нацисты не заслуживали. Вот как Литвинов сформулировал свою точку зрения в письме к полпреду СССР в Берлине Якову Сурицу в декабре 1936 года:
Я согласен с Вами также относительно нашей дальнейшей экономической работы в Германии, но буду, однако, теперь против того, чтобы львиная доля возможного нашего импорта на ближайшие годы была отдана Германии в ущерб другим странам. Нам незачем слишком укреплять экономически нынешнюю Германию. Достаточно будет, на мой взгляд, поддерживать экономические отношения с Германией в той лишь мере, в какой это необходимо во избежание полного разрыва между обеими странами{30}.
Подобного подхода Литвинов придерживался и в отношении других сфер двустороннего взаимодействия. Говорил, что в Германии не нужно открывать представительство Народного комиссариата здравоохранения и расширять с этой страной культурные связи, когда там у власти находятся нацисты{31}.
Возвращение к духу Рапалло в условиях существования в Германии нацистского режима Литвинов считал недопустимым: отсюда оставалось бы два шага до дружбы с гитлеровцами, что, собственно, и случилось после 23 августа 1939 года, когда бывший нарком, снятый с высокого поста, пребывал в опале.
Сталин отличался от Литвинова бо́льшей гибкостью, бо́льшим цинизмом и меньшей щепетильностью. Политическую и экономическую выгоду ставил выше всяких моральных соображений. 29 марта 1935 года, во время переговоров с приехавшим в Москву британским министром иностранных дел Энтони Иденом, он дал это понять вполне определенно: «Мы не стремимся к изоляции Германии. Наоборот, мы хотим жить с Германией в дружеских отношениях. Германцы – великий и храбрый народ. Мы этого никогда не забываем. Этот народ нельзя было надолго удержать в цепях Версальского договора. Рано или поздно германский народ должен был освободиться от версальских цепей».
