Вергилий, нет! - [4]

Шрифт
Интервал

(Я не знаю, Виттиг, пронумерованы ли адские круги. Но как бы то ни было, я не заставлю тебя проходить их все по порядку.)

У меня боевое настроение, и я отвечаю:

(Тогда пройдем их в беспорядке!)


VI

Рай 1


Ну так что, прекрасный мой и добрый повелитель? Нужно ведь, чтобы ты принял человеческий облик - а то вдруг покажешься мне слишком абстрактным? Что всегда было для меня непостижимой загадкой в той религии, к которой я принадлежу, так это таинство воплощения. И когда Манастабаль, моя проводница, приближается, я не могу удержаться, чтобы не закричать:

(Скажи мне, Манастабаль, моя проводница, с каких это пор у ангелов есть пол? Мне же всегда говорили, что они его лишены! А я даже отсюда могу ясно различить их пизды, хотя в детстве меня этому не учили, да и потом хотели заставить меня поверить в то, что они невидимы.)

И пока я кричу (это чудо, Манастабаль, моя проводница!), они появляются, обнаженные, на своих мотоциклах, их кожа, черная или смугло-золотистая, блестит, одна за другой они спрыгивают на холм и исчезают в цветочных зарослях. Нужно их предупредить:

(Осторожнее, нет розы без шипов!)

И впервые с начала нашего путешествия я слышу, как Манастабаль, моя проводница, смеется. Тогда я понимаю, что мы в раю. Воздух здесь бархатистый, как пушок персика, и гребни холмов четко вырисовываются на фоне пронзительно-яркого неба. Уже одно только избавление от неутихающего адского ветра само по себе благо. Но более того, в этом благословенном месте ощущаешь прикосновение воздуха, в котором мягко скользят все разновидности бриза, то и дело сменяя друг друга, касаясь ушных раковин, словно прохладный шелк, и принося с собой ароматы, от которых все тело становится гибким, подвижным и раскованным. Тогда я спрашиваю:

(Манастабаль, моя проводница, как ты думаешь, смогу я полететь?)

И она, моя проводница, которую рай делает красивее, отвечает:

(Ты еще не настолько ангел.)

Но я чувствую себя такой легкой, что закрываю глаза из страха: а вдруг это только сон? - потому что даже в беспечные времена детства мне никогда не было так хорошо. Я бы хотела, чтобы это продолжалось вечно - как и положено в таком месте. Но Манастабаль, моя проводница, говорит:

(Не обольщайся, Виттиг, это всего лишь передышка. Не забывай, что скоро придется возвращаться в ад.)

Если бы существовала в этом месте скорбь, мое сердце разорвалось бы. Я говорю:

(Я обо всем забыла, Манастабаль, моя проводница. Скажи мне, как другие смогли здесь остаться?)

Манастабаль, моя проводница, долго не отвечает. Я смотрю на ее развевающиеся волосы. Наконец она произносит:

(Если говорить доступными тебе словами - с помощью сострадания. Но, как тебе известно, это слово давно потеряло всякий смысл. Смотри же сама, что это за средство.)

Я отвечаю:

(Ах, Манастабаль, моя проводница, я вижу, что не ошиблась. Это таинство воплощения. Но, прошу тебя, продолжай!)

Манастабаль, моя проводница, обычно столь сдержанная, делает резкие жесты, мускулы ее напряжены. Мне с трудом удается привлечь ее внимание. Внезапно она говорит:

(Нужно обязательно найти слова, чтобы описать это место, иначе все, что ты видишь, развеется как дым.)

Я удивляюсь:

(Ты хочешь сказать, что это все ненастоящее?)

Она говорит:

(Посмотри вокруг, ощути прикосновение ветра, вдохни воздух, впитай в себя формы, структуру и краски. Какое слово приходит тебе на ум в первую очередь?)

Я робко отвечаю:

(Красота.)

Ее смех обрушивается на меня, словно птица, камнем падающая на землю, и она говорит:

(Этого надолго не хватит. Убрать паруса, Виттиг, ад уже близко!)

Я бросаюсь к зарослям недавно распустившейся мимозы -одно из самых нежных растений, какие только существуют, -погружаюсь лицом в ее ветки, вдыхаю аромат цветов и говорю:

(Посмотри, ничто не утратило своих свойств, лишь воздух смягчился и стал еще приятнее. Даже сами слова обрели плоть.)

Манастабаль, моя проводница, больше не смеется, и, если бы это не было невероятно в подобном месте, я готова была бы поклясться, что у нее слезы на глазах. Она говорит:

(Перестань, Виттиг. И главное, не рассуждай о таинстве воплощения и о том, как слово облекается плотью - потому что до этого еще очень далеко!)


VII

Уллифант


Уллифант - без зубов, ну и что ж, все равно хорош! Черт, аж зависть берет! Показывает на змею и начинает речь свою:

(Чтобы глотать, не обязательно жевать. И как бы там ни было, когда дело доходит до пищеварения, затраты энергии одни и те же в обоих случаях, то есть чистого убытка девяносто процентов из ста.)

Уллифант того же цвета, что и песок пустыни, перетекающий волнами с места на место, гонимый ветром. Здесь он стоит, как столп, протянувшись на запад или восток, но везде на одной и той же долготе. Неподвижный, кирпично-красный, со складками на лапах, различимых в обильной плоти, он огромен. С него можно скатываться, как с горки на санках, ему до лампочки. Зарывшись в его мех, можно спать, ожидая, пока придет Манастабаль, моя проводница. В таких случаях уллифант обычно рассказывает какую-нибудь историю, а я смотрю снизу на его морду, похожую и на медвежью, и на мышиную. В последний раз он говорил о материальном существовании рая. Уллифант, основываясь на картезианском принципе, согласно которому постичь можно только то, что существует, делал вывод об абсолютной физической реальности рая.


Еще от автора Моник Виттиг
Короткая лесбийская проза

Проза, достойная эпитета «любовная» именно в том смысле, какой вкладывали в это понятие классики литературы. С одной-единственной оговоркой. В заботах о выражении поэзии женской любви все авторы как бы забывают о культурологическом контексте, отчего картина жизни их героинь становится похожа на усердно отретушированную фотографию, где реальные черты лица не разглядеть под кукольно красивой физиономией.


Рекомендуем почитать
Совершенно замечательная вещь

Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.


Идиот

Американка Селин поступает в Гарвард. Ее жизнь круто меняется – и все вокруг требует от нее повзрослеть. Селин робко нащупывает дорогу в незнакомое. Ее ждут новые дисциплины, высокомерные преподаватели, пугающе умные студенты – и бесчисленное множество смыслов, которые она искренне не понимает, словно простодушный герой Достоевского. Главным испытанием для Селин становится любовь – нелепая любовь к таинственному венгру Ивану… Элиф Батуман – славист, специалист по русской литературе. Роман «Идиот» основан на реальных событиях: в нем описывается неповторимый юношеский опыт писательницы.


Камень благополучия

Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.


Командировка в этот мир

Мы приходим в этот мир ниоткуда и уходим в никуда. Командировка. В промежутке пытаемся выполнить командировочное задание: понять мир и поделиться знанием с другими. Познавая мир, люди смогут сделать его лучше. О таких людях книги Д. Меренкова, их жизни в разных странах, природе и особенностях этих стран. Ироничность повествования делает книги нескучными, а обилие приключений — увлекательными. Автор описывает реальные события, переживая их заново. Этими переживаниями делится с читателем.


Домик для игрушек

Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.


Полное лукошко звезд

Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.