Вересковая принцесса - [86]
Брат с сестрой стояли перед письменным столом, к которому я в прошлый раз отнеслась с большим благоговением — я едва позволила своему дыханию коснуться его поверхности, — а сейчас на нём в одну минуту были опрокинуты и перевёрнуты все предметы.
— Мамин герб на печати, письменном приборе и почтовой бумаге! — сказала Шарлотта — её голос всё ещё дрожал, но к ней её вернулось гордое спокойствие и уверенность. — И здесь старые конверты! — она вытянула несколько конвертов из-под пресс-папье. — «Её высочеству принцессе Сидонии фон К., Люцерн», — прочитала она. — Видишь, Дагоберт, все эти письма были в Швейцарии, посмотри на почтовые штемпели. Видимо, какая-нибудь доверенная особа ехала вместо мамы в путешествие, получала письма и переправляла их в «Усладу Каролины».
Дагоберт не отвечал. Он дёргал за замок стола — ключ отсутствовал; по словам Экхофа, именно здесь находилась папка со всеми документами Лотара. Пожав плечами, Дагоберт с мрачным лицом отвернулся, подошёл к оконной двери и посмотрел на улицу. Шарлотта небрежно швырнула конверты обратно на стол и направилась в другой конец зала. Там стоял рояль — я в прошлый раз его в спешке не заметила. Шарлотта тут же открыла его крышку и ударила по клавишам, которых, может быть, больше не должна была коснуться ничья рука — во всяком случае, они оказали сопротивление: с ужасным диссонансом, сопровождаемым дребезжанием оборванных струн, его звуки так пронзительно отразились от стен, что даже сильная духом Шарлотта отшатнулась и быстро захлопнула крышку. Она была испугана; но в ней не было даже намёка на ту сердечную робость, тот боязливый пиетет, с которым я в каждом из этих неподвижных предметов видела чувствительную душу. Она схватила ноты, лежавшие на рояле, и стала в них рыться; затем она вдруг вскрикнула и запела полуликующе-полуприглушенно: «Già la luna è in mezzo al mare, mamma mia si salterà!».
— Дагоберт, это то, что мама пела в салоне мадам Годен, это оно — здесь, здесь! — она помахала нотами в воздухе. Я не услышала ответа её брата и повернулась. Он стоял к нем спиной, согнувшись над письменным столом. Я подскочила к нему.
— Вы не должны этого делать! — сказала я, испугавшись звуков моего собственного голоса — так глухо и дрожаще он прозвучал; но я мужественно смотрела ему в лицо.
— Ну, что я не должен? — насмешливо спросил он, однако опустил руку, сжимающую какой-то инструмент.
— Взламывать замок, — твёрдо ответила я. — Я виновата, что вы здесь, за печатями, — ведь это я вас сюда привела; мне не надо было этого делать, это была большая ошибка, и я сейчас очень хорошо это понимаю… Но больше ничего не должно произойти, я этого не допущу! — вскинулась я, когда заметила, что он снова поднял руку с инструментом.
— В самом деле? — засмеялся он. Это было странно — его взгляд скользнул по мне, и в нём зажглось пламя, которого я никогда прежде не видела. — Как вы собираетесь мне помешать, вы, хрупкое, нежное создание? — насмешливо спросил он и быстро воткнул инструмент в замок — я услышала скрежет и скрип. Со страхом и гневом я схватилась обеими руками за его локоть и попыталась оттащить его от замка — и в тот же момент почувствовала, что его руки сомкнулись на моей талии, и он зашептал мне в ухо:
— Маленькая дикая кошка, не дотрагивайтесь до меня и не смотрите на меня так — это опасно! Ваши пьянящие глаза с самой первой минуты вскружили мне голову! Именно ваша дикая злоба привлекает меня, и если вы ещё раз меня оттолкнёте, как сегодня на лестнице, тогда посмотрим, что с вами будет — очаровательная, гибкая ящерка!
Я закричала, и он отпустил меня.
— Что за шутки ты тут шутишь, Дагоберт? — накинулась на него подбежавшая Шарлотта. — Оставь ребёнка в покое, слышишь? Она не для ваших лейтенантских шуток! Леонора находится под моей защитой, и баста!.. Между прочим, она права, невинная малышка! То, что тут заперто, мы не должны взламывать… Чего будут стоить бумаги, если мы вынуждены будем сказать, что мы их украдкой вытащили из-под судебных печатей?.. Они будут лежать здесь в целости и сохранности, пока в один прекрасный день не выйдут на белый свет во всём блеске. Они недоступны даже дяде Эриху — под теми печатями, которые он сам же повелел наклеить на двери. И нам больше не надо в них заглядывать — я знаю теперь так же уверенно, как дышу, что мы здесь родились, что мы стоим сейчас в доме наших родителей, на нашей собственной, унаследованной земле! — сказала она торжественно. — Слышишь? Буря благословляет нас!
Да, это был толчок, потрясший пол под нашими ногами, распахнувший балконную дверь, которую я в прошлый раз в испуге не закрыла как следует, и моментально заливший письменный стол потоками воды.
— Ха-ха, она благословляет нас и хочет показать, как надо действовать! — засмеялся Дагоберт и снова закрыл дверь. — Она не касается ценного стола руками в бархатных перчатках — нет, она говорит: «Сила против силы!»… Если действовать по-твоему и по советам Экхофа, то мне придётся выпрашивать у дяди Эриха каждый грош и выслушивать упрёки насчёт долгов, пока я не поседею, а ты в ненавистной зависимости останешься старой девой!
