Вересковая принцесса - [126]

— Но мама, ты пишешь слишком долго! — укоризненно восклицает блондин. — Мы хотим попить простокваши в саду — тётя Флиднер уже там, и дедушку мы тоже привели.

Я смотрю ему в лицо с радостным трепетом — он растёт как на дрожжах; но боже, что будет с моим авторитетом, когда он станет выше матери на целую голову? Маленький брюнет вытягивается на цыпочках, кладёт мне поперёк рукописи верёвку толщиной в палец и тонкий прутик и просит своим глубоким, искренним голосом:

— Мама, сделай хлыстик!

— Идите пока в сад, — говорю я, пытаясь делать почти невозможный хлыст. — Мне надо ещё написать про тётю Шарлотту.

— И про Паульхена тоже? — после моего «да» они снова выбегают и вприпрыжку мчатся вниз по лестнице.

В день после моего возвращения с пустоши Шарлотта уехала из Клаудиусовского дома, чтобы поступить в институт; через некоторое время юный Хелльдорф уехал в Англию — он просил Шарлоттиной руки и получил отказ. В письме ко мне она призналась, что в своём высокомерии слишком плохо обращалась с ним, а поскольку она упала со своей предполагаемой высоты, то теперь и вовсе не собиралась давать волю своей склонности. Мы не хотели, чтобы она после завершения учёбы уехала в услужение к чужим людям — по нашим просьбам она вернулась в Клаудисовский дом и стала преданной, любящей тётей нашим детям. Имя Хелльдорфа никогда не слетало с её губ, хотя она, как и мы, часто бывала в доме старшего учителя. Потом началась война 66 года. Макс Хелльдорф был призван в армию и тяжело ранен при Кёниггретце[16]… Через час после того, как смертельно бледный учитель принёс это весть в наш дом, Шарлотта в дорожном костюме зашла ко мне в комнату.

— Я еду сестрой милосердия, Леонора, — твёрдо сказала она. — Объясни дяде мой поступок — я не могу иначе.

Эрих был в отъезде — я отпустила её с радостью. Через четыре недели пришло длинное, дышащее счастьем письмо, подписанное Шарлоттой Хелльдорф… Полковой священник обвенчал выздоравливающего и его верную сиделку… Сейчас молодая пара живёт в долине Доротеи — Хелльдорф стал доверенным лицом фирмы Клаудиус — и с тех пор как Паульхен впервые открыл свои большие глаза, Шарлотта больше не понимает, как могут люди, приходящие в мир с равными правами, разделяться на высокорождённых и презираемых.

Ах, я слышу твёрдые шаги на лестнице — значит, контора уже заперта… Я пишу дальше и делаю вид, что не слышу, как он идёт — мужчина, который мне всё прощает. Я постоянно его поддразниваю, он хватает меня и над моей головой говорит моему отцу извиняющимся тоном:

— Она самое старшее и самое озорное моё дитя!

Мой отец кивает с рассеянной улыбкой — он до сих пор ужасно рассеян, мой милый папа, но мы его носим на руках, и его последнее исследование произвело фурор в научном мире. Возможно, в этом заслуга его внуков — они могут шуметь в отреставрированной библиотеке сколько захотят, им можно карабкаться к нему на колени, когда он пишет. Его положение при дворе ещё более упрочилось, и принцесса часто бывает в Клаудиусовском доме; но портрет Лотара занавешен тёмной шторой, а дверца за шкафом в «Усладе Каролины» наглухо замурована.

Высокий, стройный человек тихо заходит в комнату, склоняется над колыбелькой и смотрит на свою спящую дочурку.

— Удивительно, как она похожа на тебя, Леонора.

Я гордо вскакиваю, потому что он говорит это с восхищением во взгляде… Отброшены перо и рукопись — в них невозможно отобразить солнечное счастье вересковой принцессы!