Верен до конца - [29]

По одобрительному говору, который поднялся в зале, я убедился, что меня поняли. Собранию, видимо, понравилось то, что я не произнес длинной речи со много раз слышанными лозунгами. Правда, когда я предложил было присутствовавшим высказаться, из этого ничего не получилось.

— Что же вы, товарищи, молчите? Выходите сюда к столу, обменяемся мнениями: что же мешает колхозу стать зажиточным?

Все молчали, переглядывались, толкали друг друга локтями, улыбались, но молчали.

Сидели мы долго. То о том толковали, то о сем, курили, кто что имел. Я, как всегда, смолил махорку. Сказать по совести, я и не особенно рассчитывал на откровенный разговор. Хорошо уже было то, что люди не увидели во мне «записного оратора», почувствовали, что я хочу вместе с ними заняться делом.

В колхоз я приехал совсем налегке. Что может быть у студента? Ободранный чемоданишко со старыми учебниками, «Капитал» Маркса (премия за учебу) да пара белья. Одет я был в поношенный пиджак, сбитые ботинки с побелевшими носками и дешевенькую кепку Галстука не носил: хорошей рубахи не было. Деньжонки — стипендия, выданная за лето, и подъемные — быстро таяли. Едоков же, кроме меня, было еще трое: жена и две дочки.

Как жить? На трудодни, как известно, в колхозе продукты распределяют осенью. До осени же хоть воздухом питайся. Конечно, мне предлагали помощь: и председатель колхоза Кошанский и Старобинский райисполком. Я не брал. Пока, думаю, обернусь, а потом видно будет. Мне не хотелось ни от кого зависеть, этак ведь недолго и самостоятельность потерять.

Я написал письмо в ЦК партии Белоруссии и все объяснил: послан вами парторгом для укрепления колхоза, трудодни ждать долго, а денег нет. Прошу срочно решить вопрос: как мне, коммунисту, быть в сложившихся условиях?

Пока ждал ответа, пришлось попоститься, перехватил деньжат у родни и знакомых, но все-таки авансироваться в колхозе я так и не стал. Наконец пришло решение ЦК Белоруссии: выплачивать выпускникам комвуза, направленным в колхозы, оклад инструктора райкома.

Конечно, моя выдержка сказалась на авторитете. Колхозники увидели, что я не запускаю руку в их кладовую. И районные руководители поняли, что я человек принципиальный.

В те годы и сами колхозники, и те, кто их организовывал в колхозы, толком не знали, что такое артельное хозяйство. Воодушевлялись главным образом лозунгами: поднять сельское хозяйство на небывалую высоту; облегчить жизнь крестьянина; раскрепостить труженицу полей от печки и пеленок: детей отдать в ясли; наладить общественное питание; превратить деревни в благоустроенные поселки; провести везде электричество; воздвигнуть клубы и т. д.

А как конкретно приступить к плану переустройства? Отсюда-то и возникали неурядицы первых лет коллективизации, перегибы, когда хозяйство обобществляли вплоть до кур и договаривались до того, что и ложки, и тарелки в избе не нужны: в столовой будут. Тех же руководителей, кто высказывал осторожные сомнения, кое-где даже высмеивали: «Да ты что? Не веришь в великий перелом? Какой же из тебя вожак?»

Серьезное положение складывалось и в области землепользования. Все понимали, что наше сельское хозяйство отстало, что нельзя его вести допотопным способом, как это делали деды. Нужны новые, социалистические методы, научный подход, механизация всех отраслей.

Однако на практике весьма смутно представляли себеу каким же образом переиначить веками сложившиеся трудовые процессы. С чего начинать? Где взять на это средства? Конечно, государство ощутимо помогло в механизации обработки полей: создали МТС — по одной на район. Но как быть со всем остальным?

На бумаге у нас было все рассчитано, райземотделы даже высчитали предполагаемый рост доходов, расширение ферм. В жизни же все было значительно сложнее…

Первую неделю я ходил по полям, по фермам, стремился побеседовать с каждым человеком на месте его работы. Приглядывался, как содержится скот, чем его кормят, тщательно ли убирают помещения. Вставал я ни свет ни заря, проверял, когда люди выходят на работу, кто из них с охоткой, а кто без охоты берется за дело.

Свободного времени у меня совсем не было, спать удавалось не больше пяти часов. Мне ведь, как заведующему животноводством, приходилось отвечать за коров, лошадей, овец. А в животноводстве, честно говоря, я не был силен.

Был у меня заместитель — зоотехник Ничипор Прихожий. Роста примерно моего, такого же возраста — лет тридцати. Смотрел он немного исподлобья, глазки были маленькие, и не поймешь, что они выражают. Одевался, как и все колхозники: в ватник, сапоги. Не отличался от них и культурой речи.

Я уже говорил, что в то время не хватало людей с образованием. Кадры специалистов готовились на кратковременных курсах. Дело не ждало, надо было наиболее толковым работникам дать хотя бы азы знаний. И должен сказать, что такая практика оправдала себя.

Ничипор Прихожий раньше работал пастухом, отличался сметкой. Его послали то ли в Слуцк, то ли в Старобин на курсы животноводов. Кончил он их и получил назначение к нам в «Новый быт». До него здесь такой должности не числилось. У Прихожего была жена, детишки. Жили они, как и я, на отведенной правлением квартире. Беда заключалась в том, что Прихожий любил выпить. Порой, хватив лишнего, он заваливался спать в желоб, куда клал корм для скота, и его удивленно обнюхивали коровы. Раз с похмелья выпил он весь гематоген из зооаптечки.