Верди - [59]
Газеты, напротив, весьма скептически отзываются об опере, совершенно несправедливо ругая ее. Одни рецензенты кричат о регрессе Верди, другие находят недостаточное тематическое разнообразие. Верди советует Яковаччи, который негодует на журналистов и критиков: «А вы поступайте так, как всегда делал я! Не читайте их, не обращайте внимания, пусть пишут что угодно. Впрочем, вопрос ведь в чем состоит: хороша опера или плоха? Если опера плоха и газеты отмечают это, значит, они правы; если хороша, а они не захотели посчитать ее таковой из-за каких-то своих или чужих страстей или по какой-либо другой причине, тоже не надо обращать внимания, пусть говорят что хотят». Опера «Бал-маскарад», несомненно, один из самых великих шедевров Верди. Рука маэстро стала уверенней, и музыкальная архитектоника поражает своей новизной.
Верди сознает, что достиг поворота, который знаменует конец старой оперы, пришедшей из XVIII века, и великих образцов Россини, Беллини и Доницетти. Но этот поворот не означает, что он, Верди, должен перечеркнуть все, созданное им до сих пор, — это нечто другое, более сложное и необычное. Языком оперы он хочет рассказать о жизни, рожденной им в мечтах, историю человеческих чувств. Вот почему «Бал-маскарад», музыкальный строй оперы, ее содержание — это нечто среднее между вымыслом и реальностью, между волшебной сказкой и повседневностью.
Драматическая коллизия в «Бале-маскараде» приобретает совершенно особые краски. Это вовсе не отчаяние, мрачное и беспросветное. Напротив, опера спокойна, меланхолична, почти элегична. Чтобы понять, каких результатов умеет добиться Верди и на какую выразительность он стал способен, достаточно вспомнить о восьми тактах у виолончелей, которые поначалу звучат пианиссимо, потом звук расширяется и вырастает до предела громкости, чтобы затем раствориться в необыкновенно протяжном звучании, которое предшествует словам Амелии, робкой, страдающей, но в то же время полной страсти: «И все же… да… я люблю тебя». Следовательно, Верди продолжает «изобретать правду», превращая все в вымысел, но в нем заключена сама правда, откровения страдающего сердца.
После пребывания в Риме Верди и Стреппони возвращаются домой. Маэстро пишет Пьяве, который только что приехал из Парижа: «…Благодарю за приветы от Россини, рад, что у меня есть такой влиятельный паладин… Все же довольно унизительно — постоянно нуждаться в защитниках!.. Но теперь этому пришел конец! В пустыне Сант-Агата нет музыки, нет певцов, слава богу, нет театров и нет нужды драться из-за меня на ножах. «Бал-маскарад» прошел с успехом. Исполнение в чем-то удачное, где-то очень плохое. Галло расскажет тебе подробности… Приезжай ко мне в Сант-Агату». Однако, несмотря на приглашение, Пьяве не едет, и Стреппони с Верди более месяца живут в полном одиночестве. Они решили пожениться. Верди опасается, что в случае смерти его собственность перейдет к родственникам, а не к Стреппони. Она же, напротив, хотела бы, чтобы брак узаконил их чувства, то есть чтобы Верди женился на ней не из практических соображений. Как бы там ни было, решение о женитьбе принято, бракосочетание должно произойти в маленьком безвестном местечке Коллонж-су-Салев, в Верхней Савойе, в конце апреля. Но 23 апреля Австрия предъявляет ультиматум Пьемонту и через несколько дней объявляет войну. Свадьбу приходится отложить. Стреппони пишет Чезарино Де Санктису: «…Мы здоровы, страха не испытываем, но обеспокоены серьезными событиями, которые происходят тут. Сегодня в восемь утра были подняты подъемные мосты и закрыты ворота Пьяченцы, а она от нас примерно в восемнадцати милях. Часть франко-пьемонтской армии спускается, чтобы взять приступом эту крепость, и сегодня вечером мы, наверное, услышим гром пушек. Все идет к тому, чтобы превратить эту войну в войну гигантов. Верди серьезен и хмур, но спокоен и верит в будущее. Я, конечно, больше тревожусь, больше нервничаю, но я женщина, и к тому же темпераментная. […] Прибавьте к этому то обстоятельство, что мы, если не на передовой, то, во всяком случае, во второй линии и в результате быстрых военных действий со дня на день можем оказаться в самом пылу сражения. […] Шлю вам полдюжины поцелуев для Катерины и полдюжины для Пеппино. Научите их к осени говорить Пеппина Верди».
Очень возможно, что он с верой смотрит на будущее, этот «серьезный и хмурый» Верди. Но все же он весьма беспокоится о сохранности своего зерна, вина и скота. А несколько месяцев спустя собирает по подписке деньги, чтобы помочь своим согражданам приобрести оружие и снаряжение. 8 июня франко-пьемонтские войска вступают в Милан. Похоже, что это триумф. Но месяц спустя приходит сообщение о перемирии с Австрией, заключенном в Виллафранке. Кавур подает в отставку, и Верди, расстроенный, пишет Маффеи: «Какой результат после победы! Сколько крови, пролитой напрасно! Какое разочарование для бедной молодежи! А Гарибальди, пожертвовавший даже своими постоянными и неизменными убеждениями в пользу короля и не достигший желанной цели! Можно с ума сойти! Пишу в величайшем огорчении и не понимаю того, что вы мне говорите. Значит, это правда, что нам никогда и ни в чем нельзя надеяться на иностранцев, к какой бы нации они ни принадлежали! Что скажете на это вы? Может быть, я опять заблуждаюсь? Хотел бы этого… Прощайте, прощайте».
