Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова - [92]

Они встретились летом 1956 года на заседании Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС, разбиравшей случаи нарушения социалистической законности сотрудниками госбезопасности.

«Я увидел мясистое багровое лицо. Бегающие, заплывшие жиром глазки.

– Ай! – вдруг на всю большую комнату завизжал Шукшин. – Я не знаю этого старика! Я его никогда не видел!! Я его не знаю!!!

Он заслонился от меня жирными руками и застонал, навалившись боком на стол. Я прыгнул вперед, на бегу задирая на себе рубаху.

– А кишки, выпавшие под кожу от ударов каблуками, узнаёшь?! А два ребра, загнанных в легкие стальным тросом, ты помнишь? А череп, по которому на допросах вы били молотком, тебе знаком, гад, так твою мать и перетак?!!

Я прыгнул ему на горло. Но сильные руки полковника авиации обхватили меня и поволокли назад, к дивану. Я опомнился…»

Шукшин отделался сильным испугом. Свои дни после увольнения из контрразведки он прожил спокойно, проработав начальником клуба и инспектором автобазы КГБ, а затем получив положенную пенсию по выслуге лет.

* * *

Сотрудники «Медицинского реферативного журнала» сразу полюбили обаятельного и отзывчивого седовласого редактора, похожего на знаменитого академика Курчатова. Говорил он неторопливо, тщательно выбирая выражения; литературно правильная речь выдавала в нем интеллигента старой формации, а едва уловимый акцент намекал на долгую жизнь за границей. Он выделялся даже тем, как носил костюм – уверенно, артистически изящно.

«Не было случая, чтобы он кому-то не помог, если это хоть в малой степени зависело от него и не противоречило его твердым и стойким представлениям о порядочности и чести»,

– вспоминал историк Петр Кольцов. Его жена работала в Институте организации здравоохранения и истории медицины им. Н.А.Семашко, при котором издавался журнал, Кольцовы и Быстролетовы дружили семьями. В редакции Дмитрия Александровича ценили за уникальный кругозор – к нему обращались за справками и консультациями как молодые, так и маститые коллеги.

«В коллективе, где находились такие всемирно известные специалисты, как профессор Ф.М.Плоткин и Н.А.Рубакин, блестящие эрудиты и полиглоты, тоже немало повидавшие за рубежом, Д.А.Быстролетов занимал особое, лишь ему принадлежавшее видное место. Зная двадцать языков, он занимался контрольным редактированием рефератов и переводов названий статей по широкому спектру медицинских специальностей, а нередко переводил сам… Работал он быстро и споро вплоть до последних дней, и, как бы ни был загружен и утомлен (ведь всё остальное “нерабочее” время он занимался дома литературным трудом), он внимательно выслушивал каждого, приходившего к нему, давал четкие ответы, не позволял себе даже намеком показать свое превосходство даже в случаях, когда сталкивался с явным проявлением наивности. Но и зазнайкам не давал спуску. Память его всегда оставалась свежей и мобилизованной. Однажды зашел разговор об эсперанто, и он тут же без запинки пропел куплет “Интернационала” на этом языке».[394]

Лингвистические способности – одна из тайн Дмитрия Быстролетова. Заполняя в апреле 1938 года личный листок по учету кадров Наркомвнешторга СССР, он заявил о знании шести иностранных языков. На допросах в НКВД говорил о девяти. Поступая в ноябре 1957 года в создававшуюся редакцию «Медицинского реферативного журнала», взялся переводить и контролировать переводы с 18 языков – английского, немецкого, датского, голландского, фламандского, норвежского, шведского, португальского, испанского, французского, итальянского, румынского, чешского, словацкого, сербохорватского, болгарского, польского и даже такого экзотического, как африкандерский. В последующие годы, когда журнал перешел в ведение Академии медицинских наук СССР, а затем ВНИИ медицинской и медико-технической информации, Быстролетов, по собственным словам, «в нужном объеме познакомился с японским и китайским языками, освежил знание турецкого языка».

Он проверял в год до 50 000 рефератов статей из нескольких сотен научных медицинских журналов мира и сам делал около 15 000 переводов. Особенно его радовало, что головные боли и выпадения памяти стали слабее и реже, а работоспособность росла. То, что в 1957 году выполнял за два-три дня, в 1964-м получалось за три-четыре часа: «Я стал всеми уважаемым специалистом и признанным знатоком своего дела».

Быстролетов жил так, как хотел: продолжал рисовать, вступил в Союз художников СССР. Встречался со старыми – довоенными (кто выжил), лагерными друзьями и новыми, с кем познакомился в Москве. Он был очень гостеприимным хозяином. Дмитрий Александрович и Анна Михайловна ничуть не стеснялись своей небольшой комнаты в коммуналке на Ломоносовском проспекте. Лишь в феврале 1969 года по ходатайству ветеранов разведки руководство КГБ выделило им двухкомнатную квартиру.

Работа поддерживала его невероятно.

«Прыгаю по разделам медицинской науки от психиатрии до гинекологии, по языкам от шведского до турецкого, по странам от Финляндии до Венесуэлы. Прыгаю – а перед умственным взором проплывают когда-то виденные мною города и земли. Я молча сижу за столом, и никто в комнате не знает, что в эти часы я мысленно, почти зрительно облетаю мир…»