Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова - [71]

Лейтенант Соловьев случайно попал в точку. Быстролетов повесил себе на шею камень, тяжесть которого с каждым допросом будет расти. Уже расколотый Колениус возьмет на себя роль английского шпиона – и его признания даже перевесят показания Юревича: антисоветская деятельность в эмиграции – это одно, а создание шпионской группы в СССР – совсем другое.

Вырисовывалась такая картина: Колениус подстерег Быстролетова в Музее западного искусства в сентябре 1937 года. Прикинувшись ценителем живописи, завел разговор, а потом заявил, что «ему известна моя прежняя работа в Праге, и теперь я должен работать с ним». Благодаря своим связям устроил в Торговую палату. Быстролетов «поставлял сведения» о зарубежных сделках СССР, «завербовал» в своем отделе старшего референта Радзивановича и переводчицу Лебедеву, в Наркомвнешторге разыскал бухгалтера Тверского и «восстановил связь» с Несисом, который пообещал добыть секретные данные о строительной промышленности.[312]

Потом Быстролетов еще раз подтвердил, что в Праге примыкал к антисоветской эмиграции, был связан с чехословацкой, а затем с английской разведкой, и по заданию Колениуса создал шпионскую группу в Москве. Судя по его собственноручным показаниям, он заключил с Соловьевым негласное соглашение – в обмен на признания не трогать жену (жёны арестованных изменников родины обычно «шли прицепом» за недоносительство и содействие преступной деятельности мужей).

«По убеждениям она – твердая коммунистка… Настроение у нее, несмотря ни на что, твердо советское… Мой арест она восприняла спокойно: “Если ты не виноват, то скоро вернешься, а виноват – тогда неси заслуженное наказание”… Я ее использовал только как прикрытие».[313]

Старшего следователя это объяснение устроило.

* * *

Признаний и показаний у следствия набралось уже столько, что Соловьев решил не обременять себя новыми подозреваемыми-обвиняемыми.

На допросе 26 декабря Быстролетов рассказал, что Радзиванович – бывший комдив, озлобленный против советской власти, – согласился вербовать агентов среди знакомых офицеров, служивших в царской армии. Стоило бы сделать запрос по кадровой линии – обнаружилось бы много интересного. Владимира Радзивановича арестовывали четырежды: в 1919 году – тогда он командовал кавалерийским дивизионом, обвинили в желании перейти к белым; в 1927-м – был начальником погранзаставы, осудили за антисоветскую агитацию, отправили на Соловки, но освободили досрочно и даже позволили восстановиться в войсках ОГПУ; в 1935-м, когда служил помощником начальника Волжского района Дмитлага, и в 1937-м, когда в том же Дмитлаге отвечал за один из карьерных участков – в обоих случаях вскоре отпускали. Уволившись в запас по личному желанию, Радзиванович окончил переводческий факультет Литинститута им. Горького – так и оказался в Торговой палате (как и Быстролетов, он владел несколькими иностранными языками). Будущий кавалер четырех орденов Красного Знамени и Красной Звезды так и не узнал, что в 1938 году мимо него «пролетела крышка гроба».

Соловьев не счел нужным просить санкции на арест участников раскрытой шпионской группы. Радзиванович остался на свободе. Перевел для Воениздата несколько исторических книг. А в июле 1941 года был призван в РККА, сражался на Западном и Южном фронтах и встретил победу командиром Варшавской кавалерийской бригады.

Не тронули ни Тверского, ни Лебедеву. Хотя следователь Шукшин (в конце января 1939 года ему передали дело Быстролетова) без устали уточнял, какие секретные сведения группа сообщила Колениусу и сколько ей за это платили. Михаила Колениуса в связи с открывшимися обстоятельствами допросили в Таганской тюрьме только 14 апреля 1939 года. Несчастный экономист упорно отрицал причастность к шпионажу и признал лишь, что имел с Быстролетовым «поверхностную служебную связь». Но уже 20 апреля дал собственноручные показания: «Для шпионской деятельности я был завербован английской разведкой в лице Данишевского в 1932 году». Поскольку ему не сообщили, когда и где он завербовал Быстролетова, то Колениус указал – в феврале 1938 года в кафе «Москва». Быстролетов и Радзиванович согласились за приличное вознаграждение собрать сведения о военных частях, находящихся в Москве и области, и о размещении оборонных заводов. К маю Колениус получил первую партию сведений, ожидал вторую 20 июня, но был арестован.[314]

Неожиданный подарок столичным следователям сделали одесские чекисты. В конце 1938 года Евгений Кавецкий, капитан теплохода «Таррагона», был арестован по обвинению в подготовке диверсионной группы в Управлении Черноморского пароходства. На допросе 26 января 1939 года он попытался вкратце и более-менее откровенно пересказать историю своей жизни – от побега в Константинополь до начала работы на советскую разведку. Но стоило ему упомянуть Быстролетова и своего первого шефа, как оперуполномоченный УГБ навострил уши. Даже в Одессе знали, за что в сентябре 1938-го арестовали Бориса Бермана, возглавлявшего на тот момент Управление транспорта и связи НКВД СССР – за шпионаж в пользу Германии. «Следствие располагает данными, что, выполняя задания ИНО, вы в то же время работали на иностранные разведывательные органы!». Признание, судя по записям в протоколе, последовало незамедлительно: