Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова - [67]

В июне 1937 года газеты объявили о раскрытии контрреволюционной фашистской организации в РККА, созданной высшими военачальниками – маршалом Тухачевским, бывшим заместителем наркома обороны, и восемью командармами и комкорами. В марте 1938-го Военная коллегия Верховного суда СССР слушала дело Антисоветского право-троцкистского блока, и на скамье подсудимых снова оказались видные большевики, чьи имена не так давно произносились с уважением – Бухарин, Рыков, Крестинский, Ягода, а также бывший секретарь Горького, известные партийные деятели, дипломаты, врачи и руководящие сотрудники наркоматов. Все они обвинялись в измене родине, шпионаже, терроре, подрыве военной мощи СССР. «Партиздат» громадными тиражами печатал брошюры о врагах, проникших всюду – в крупные города и самые отдаленные районы, промышленные центры и колхозы, – и умело прикидывающихся своими, чтобы потом «нанести нам удар в спину».

И шпионов находили буквально везде – на заводах и в театрах, в воинских частях и научных учреждениях, среди пенсионеров и студентов. Вот, к примеру, за кем приезжал «воронок» на улицу Врубеля, в тихий квартал из 18 малоэтажек, значившихся под общим номером «дом 6» (в последнем корпусе жила семья Быстролетовых): заведующий лабораторией Всесоюзного института экспериментальной медицины, комендант общежития Исполкома Коминтерна, заведующий хозяйством НИИ охраны труда, главный бухгалтер завода «Профгвоздь», оперуполномоченный Иностранного отдела ГУГБ НКВД СССР, научный сотрудник НИИ сигнализации и связи, уполномоченный ОБХСС, сержант милиции, член Союза художников СССР, токарь НИИ слуховых аппаратов, слесарь-электрик троллейбусного парка. Это лишь малая выборка из числа тех, кто не вернулся в поселок Сокол.

«Мы жили на первом этаже, движение полос сильного света по стенам нашей комнаты и шум моторов в ночной тиши поднимали меня и жену с постели, мы стояли босые и в щели между занавесями видели, как выводят и увозят людей, – вспоминал Дмитрий Александрович. – Утром становились известными фамилии изъятых, и управдом, встав на табурет, черной краской замазывала их в списках жильцов, по тогдашним правилам висевших у каждого подъезда. Позднее такие таблицы по всей Москве сняли, потому что черных полос появилось слишком много: это стало предметом разговоров».

В марте 1938 года ежовские контрразведчики добрались до Теодора Малли. К своему прежнему шефу и его жене Быстролетов не раз захаживал в гости по возвращении четы Малли в Москву. Шло время – его самого никто не трогал. Быстролетов, конечно же, не мог знать, что резидент Манн начал давать показания почти три месяца спустя после ареста. Убежденный коммунист, человек богатырского роста и решительного характера, прошедший мясорубку мировой войны и пожарища гражданской, – в тюрьме он согласился, что был агентом германского генштаба аж с 1917 года и, помимо прочего, завербовал нескольких сотрудников ОГПУ, в том числе Быстролетова и Кавецкого.[297]

Особист Пассов, сменивший Шпигельгласа в должности начальника ИНО, обнаружил «ужасающую засоренность отдела вражескими элементами». Одним из первых был арестован Борис Базаров, вернувшийся из Америки и руководивший отделением в ИНО. Под следствием он сознался: да, завербован английской и французской разведками еще в эмиграции, намеренно проник в закордонный аппарат ОГПУ. И на этих допросах прозвучала фамилия Быстролетова.

«Волны арестов уносили нужных и проверенных людей, хороших коммунистов, опытных работников… Было ясно, что недалек мой черед. Я знал, что ни в чем не виновен, но здесь арестовывали явно по какому-то плану, и личная невиновность была, очевидно, тут ни при чем. Жена приготовила узелок теплых вещей, миску и ложку, кое-какую еду: сахар, масло. С вечера мы ложились в постель, но не спали до появления первой движущейся по стене полосы света. Вскакивали и бросались к окну – лежать было невозможно. Стоя у щели между занавесями, шепотом повторяли: “В чем дело? Ты понимаешь что-нибудь? Зачем? За что? Для чего? Кому это нужно?”»

Докладная записка Реденса в какой-то момент оказалась на столе у начальника 3 отдела 1 управления НКВД Николаева-Журида.[298] Опытный чекист сразу сообразил, что к чему. В 1920-х годах он руководил контрразведкой Северо-Кавказского представительства ОГПУ, и его сотрудники трижды предупреждали Москву, что Быстролетов – шпион и провокатор, но каждый раз их урезонивали люди, теперь разоблаченные как враги советской власти. На Лубянке подняли дела пятилетней давности о чешских шпионах. 15 сентября 1938 года Николаев-Журид составил свой запрос санкции на арест.

«3-м отделом 1 управления НКВД объявлены в розыск бывшие члены лжесоветофильской организации “Союз студентов-граждан СССР в Чехословакии”, созданной Пражским центром УПСР [украинской партии эсеров – И.П.] и другими зарубежными украинскими антисоветскими организациями и иноразведками для внедрения диверсионной, шпионской и террористической агентуры в СССР. Проходящий по розыску Быстролетов Дмитрий Александрович установлен в Москве… Отец Быстролетова – бывший профессор Томского университета, член колчаковского правительства, активно боролся против советской власти… Сам Быстролетов служил добровольцем в белом флоте… В Праге был связан с белоэмигрантами. В 1924 году привлечен ИНО к агентурной работе по освещению русской эмиграции. В 1930-1936 годах работал нелегально за кордоном, был связан с арестованным Базаровым и другими… Эсер, основатель и руководитель русской секции “Союз студентов-граждан СССР в Чехословакии”… Антисоветская деятельность подтверждена показаниями арестованных еще в 1933 году по делу украинской эсеровской организации…»