Вербариум - [130]

* * *

Внезапно вся эта картина исчезла. Выключив телестерео, Вель Квен кинулся к окну. Гордон последовал за ним и увидел стройный сверкающий аппарат, быстро спускающийся к башне.

– Корабль! – вскричал старый учёный. – Не понимаю. Это крейсер – разведчик, но на нём нет эмблемы. Тут что-то не так!

Сверкающий корабль уже приземлился в сотне метров от них. Люк распахнулся. Десятка два людей в серых мундирах и шлемах, сжимая в руках длинноствольные пистолеты, бежали к башне.

– Это форма Империи, но их не должно быть здесь… – На морщинистом лице Вель Квена читались удивление и тревога. – Надо уведомить Ньюар!

Снизу послышался громкий треск.

– Они ломятся в дверь! Скорее! Джон Гордон, бегите…

Отлёт

В пять часов дня на пустыре перед мастерской Лося стал собираться народ. Шли с набережной, бежали из переулков, бубнили, сбивались в кучки, лежали на чахлой траве, – поглядывали на низкое солнце, пустившее сквозь облака широкие лучи.

Перед толпой, не допуская близко подходить к сараю, стояли солдаты милиции. Двое конных, скуластые, в острых шапках, разъезжая шагом, свирепо поглядывали на зевак.

Кричал на пустыре мороженщик. Толкались между людьми мальчишки с припухшими от дрянной жизни глазами, – продавцы папирос и жулики. Затесался сюда же сутулый старик, изъеденный чахоткой, принёс продавать две пары штанов. День был тёплый, августовский, летел над городом клин журавлей.

Подходившие к толпе, к бубнящим кучкам, – начинали разговор:

– Что это народ собрался – убили кого?

– На Марс сейчас полетят.

– Вот тебе дожили, – этого ещё не хватало!

– Что вы рассказываете? Кто полетит?

– Двоих арестантов, воров, из тюрьмы выпустили, запечатают их в цинковый бидон и – на Марс, для опыта.

– Бросьте вы врать, в самом деле.

– То есть как это я – вру?

– Да – ситец сейчас будут выдавать.

– Какой ситец, по скольку?

– По восьми вершков на рыло.

– Ах, сволочи. На дьявол мне восемь вершков, – на мне рубашка сгнила, третий месяц хожу голый.

– Конечно, издевательство.

– Ну, и народ дурак, боже мой.

– Почему народ дурак? Откуда вы решили?

– Не решил, а вижу.

– Вас бы отправить, знаете куда, за эти слова.

– Бросьте, товарищи. Тут, в самом деле, историческое событие, а вы бог знает что несёте.

– А для каких это целей на Марс отправляют?

– Извините, сейчас один тут говорит: двадцать пять пудов погрузили они одной агитационной литературы и два пуда кокаину.

– Ну, уж – кокаин вы тут ни к селу ни к городу приплели.

– Это экспедиция.

– За чем?

– За золотом.

– Совершенно верно, для пополнения золотого фонда.

– Много думают привезти?

– Неограниченное количество.

– Слушайте, – с утра английский фунт упал.

– Что вы говорите?

– Вот вам, – ну. Вон, в крайнем доме, в воротах, один человек, – щека у него подвязана, – фунты ни по чём продает.

– Тряпьё он продает из Козьмодемьянска, три вагона, – накладную.

– Гражданин, долго нам ещё ждать?

– Как солнце сядет, так он и ахнет.

До сумерек переливался говор, шли разные разговоры в толпе, ожидающей необыкновенного события. Спорили, ссорились, но не уходили.

На набережной Ждановки зажглись фонари. Тусклый закат багровым светом разлился на полнеба. И вот, медленно раздвигая толпу, появился большой автомобиль комиссара Петербурга. В сарае изнутри осветились окна. Толпа затихла, придвинулась.

Открытый со всех сторон, поблёскивающий рядами заклёпок, яйцевидный аппарат стоял на цементной, слегка наклонённой, площадке, посреди сарая. Его ярко освещённая внутренность из стёганной ромбами, жёлтой кожи была видна сквозь круглое отверстие люка.

Лось и Гусев были уже одеты в валеные сапоги, в бараньи полушубки, в кожаные пилотские шлемы. Члены правительства, члены академии, инженеры, журналисты, – окружали аппарат. Напутственные речи были уже сказаны, магниевые снимки сделаны. Лось благодарил провожающих за внимание. Его лицо было бледно, глаза, как стеклянные. Он обнял Хохлова и Кузьмина. Взглянул на часы:

– Пора.

Провожающие затихли. У иных тряслись губы. Кузьмин стал креститься. Гусев нахмурился и полез в люк. Внутри аппарата он сел на кожаную подушку, поправил шлем, одёрнул полушубок.

– К жене зайди, не забудь, – крикнул он Хохлову и сильнее нахмурился.

Лось всё ещё медлил, глядел себе под ноги. Вдруг он поднял голову и, обращаясь почему-то только к Скайльсу, сказал глуховатым, взволнованным голосом:

– Я думаю, что удачно опущусь на Марс, оттуда я постараюсь телеграфировать. Я уверен – пройдёт немного лет и сотни воздушных кораблей будут бороздить звёздное пространство. Вечно, вечно нас толкает дух искания и тревоги. И меня гонит тревога, быть может, отчаяние. Но, уверяю вас, в эту минуту победы – я лишь с новой силой чувствую свою нищету. Не мне первому нужно лететь, – это преступно. Не я первый должен проникнуть в небесную тайну. Что я найду там? Ужас самого себя. Мой разум горит чадным огоньком над самой тёмной из бездн, где распростёрт труп любви. Земля отравлена ненавистью, залита кровью. Недолго ждать, когда пошатнётся даже разум, – единственные цепи на этом чудовище. Так вы и запишите в вашей книжечке, Арчибальд Скайльс, – я не гениальный строитель, не новый конквистадор, не смельчак, не мечтатель: я – трус, беглец. Гонит меня безнадёжное отчаяние.