Вера против фактов: Почему наука и религия несовместимы - [89]

Скоро мы убедимся, что наука давно справилась с этим образцом телеологии Уоллеса, но идея об излишней сложности человеческого мозга никуда не делась. Ее же, кстати говоря, продвигает Плантинга. Он утверждает, что, поскольку эволюция не в состоянии объяснить нашу способность к сложной математике и физике, то эти качества также исходят от Бога:

Эти способности далеко превосходят все, что требуется сейчас для репродуктивной формы, и еще дальше – все, что требовалось для репродуктивной формы в далеком прошлом на равнинах Серенгети. Такого рода способности и интересы в плейстоцене принесли бы крайне мало адаптивной пользы. Более того, в силу фактора занудности они были бы настоящей обузой. Какая доисторическая дама заинтересовалась бы мужчиной, который, вместо того чтобы бегать за добычей, думал бы о том, может ли множество равняться по модулю своему булеану?

Этот пассаж, написанный через 140 лет после Уоллеса, странно напоминает его высказывания.

Но за время, разделяющее Уоллеса и Плантингу, мы многое узнали об эволюции, и сегодня наш переусложненный мозг не представляет загадки для науки. Разумеется, утверждение о том, что человеческий мозг не был сформирован эволюцией для будущих нужд, верно. Это и правда невозможно в рамках натуралистической теории, и Плантинга тоже прав, когда говорит, что математика никак не повысила бы репродуктивную форму наших дописьменных предков. Но как только мозг достиг определенной степени сложности – а он должен быть достаточно сложным, чтобы овладеть языком и навыками жизни в группах охотников-собирателей, – он стал выполнять новые задачи, и эта способность никак не связана с эволюцией. Точно так же компьютер, созданный для выполнения определенных задач, может, когда его структура становится достаточно сложной, делать вещи, о которых его создатель даже не задумывался.

Чтобы вы не думали, что это всего лишь предвзятое суждение с моей стороны, имейте в виду, что подобные явления наблюдаются у многих животных. Вороны, к примеру, могут пользоваться разумом для решения сложных головоломок, придуманных людьми (конечно, успех должен вознаграждаться чем-нибудь вкусненьким). Попугаи умеют имитировать человеческую речь и даже оперные арии, а лирохвост – визг бензопилы и автомобильную сигнализацию. Эти таланты – побочный результат навыков, приобретенных для жизни в дикой природе. Вообще, видам часто приходится решать новые проблемы, никогда не встречавшиеся им прежде. Взять хотя бы знаменитых британских лазоревок, которые в 1920-е гг. научились открывать молочные бутылки, которые принято было оставлять на крыльце, и выпивать сверху сливки. Шимпанзе научились колоть орехи камнями, ловить термитов, опуская в гнезда пожеванные травинки, и набирать питьевую воду, делая для этого из пережеванных листьев губки.

Ни один из описанных вариантов поведения не может быть непосредственным результатом естественного отбора; все они – побочный эффект развития других свойств мозга и тела, закрепившихся, вероятно, в его результате. Если считать человеческий мозг переусложненным, то из этого следует, что мозг других животных, включая и наших ближайших родичей, также переусложнен. И это проблема не для биологии, а для теистов, которые утверждают, что исключительно человеческий мозг был намеренно переусложнен Богом, – вероятно, для того, чтобы познать этого Бога и поклоняться ему.

Прежде чем мы оставим эту тему, стоит отметить, что наука – лучший способ подправить наши ложные представления: о том, что раскрученный мяч улетит по спирали, а солнце буквально встает и садится. Тщательная перепроверка и сомнение, пронизывающие науку, а также сложные инструменты, изобретенные для дополнения наших органов чувств, – все это средства, придуманные специально для проверки наших представлений о мире и определения, какие из них истинные, а какие – ложные.

Действительно ли наука – единственный «способ познания»?

Всякое знание, не являющееся непосредственно продуктом наблюдения или прямым следствием или результатом выводов, полученных из наблюдений, не имеет никакого значения и вполне призрачно.

Жан-Батист Ламарк

Одна из самых распространенных претензий примиренцев и критиков «сциентизма» – излишне высокой, как утверждается, оценки роли естественных наук, о которой мы поговорим чуть позже, – заключается в том, что наука не обладает монополией на поиск и познание истины. Фрэнсис Коллинз в книге «Язык Бога. Ученый представляет доказательства в пользу веры» утверждает, что «наука – не единственный путь познания». В следующем предложении он дает собственный альтернативный вариант: «Духовное мировоззрение дает нам другой способ отыскания истины».

Но эти «иные способы познания», как их обычно называют, включают в себя не только духовность и религию. Среди других кандидатов на эту роль – гуманитарные и социальные науки, искусство, музыка, литература, философия и математика. Весь спектр «иных способов» превозносится не только адептами гуманитарных наук, защищающими свои владения, но и теистами, которые хотят использовать свои «способы познания» – веру, догму, откровение, Писание и авторитет – для подкрепления собственных утверждений о божественном.