Вера и знание - [5]

Во всякой борьбе возможны перегибы с обеих сторон. Рационализм и эмпиризм, основанная на них наука, почти ежедневно поставляющая новую информацию, смена авторитарной парадигмы фундирования утверждений (вера стала вероучением монополизированным церковью) на логическо-дискурсивную парадигму отвлекало внимание общественности от вечных вопросов, вытесняло их актуальность из сознания людей. Атеизм не столько отрицает Бога, сколько скомпрометировавшую себя институциональную церковь, как человеческую организацию. Атеизм промыслительно выполнил свою положительную (очистительную) функцию, как считал А.Мень, разрушив некоторые квазихристианские религиозные формы. Произошло уточнение сферы религиозности. Сегодня ситуация не так драматична. Сегодня преобладает отстраненно уважительное отношение к церкви, как хранилищу экзотических древностей и нравственных эталонов. Церковь смирилась с той ролью, которую ей предписало общество, отказалась от универсальных притязаний. Выставки икон и прочей монастырской утвари пользуются неизменным успехом. Но уже снова можно заметить признаки подавляемой новой зевоты «около церковных стен». Ситуацию может помочь прояснить хорошее социологическое обследование.

Примирение веры и знания

Казалось бы давняя теория двух истин, соответствующим двум различным уровням универсума, содержит в себе методологическую основу для примирения веры и знания, но все равно остается возможность борьбы за приграничные области. Материализм отказался от платоновской hep`puhweqjni модели, на которой построено все христианское богословие, и ввел другое понимание мироздания, согласно которому высокоразвитая материя обладает психическими феноменами, одни из которых адекватны действительности (знание), а другие — нет (религиозная вера). По мнению С.С.Аверинцева, столкновение веры с рационалистической критикой приводит к одной из трех позиций, выявляющихся в различных направлениях теологии: либо догматы веры предлагаются разуму как аксиомы, не подлежащие ни доказательству, ни критике, но дающие отправную точку для цепи логических умозаключений (максима Августина и Ансельма К. «верую, чтобы понимать»), либо предпринимаются попытки умозрительно обосновать их, переводя на язык философских конструкций нередко с рационалистическим переосмыслением (максима Абеляра «понимаю, чтобы веровать»), либо декларируется полная несовместимость веры с «немощным» человеческим разумом (максима «верую, ибо нелепо»). В целом, исторически отношение церкви к рациональному знанию эволюционирует от осуждения злоупотреблений рационализма в знаменитом «Силлабусе» (Перечне человеческих заблуждений нашего времени», 1894) до тезиса «церковь — друг науки» в энциклике папы Пия XII и конституции II Ватиканского Собора «Радость и надежда. О Церкви в современном мире», утверждающей необходимость позитивной оценки научно-технического прогресса и адаптации к его последствиям, в том числе и ментальным. В католичестве теория «двойственной истины» находит свое продолжение в формулировках Папы Иоанна Павла II о законных автономиях религии и науки. Синтетизм современной культуры и тенденция наук к междисциплинарной проблематике может пониматься как основа для очерчивания ареала «пограничных вопросов» между теологией, философией и естествознанием; осознание естествознанием ограниченности своих сугубо рационалистических методов, может создать его новый облик (И.Рацингер). В плане методологии у науки и религии есть кое-что общее, обнаружившееся не так давно. Это: 1) Необъективируемость, индетерминизм (в рел. — апофатизм) первоосновы Бытия, что было открыто в микрофизике. Это выражается через «принцип неопределенности» Гейзенберга. Этот принцип кладет предел знанию как бесконечному уточнению определенных данных. Здесь есть параллель с апофатизмом личностного начала человека как носителя непостижимого образа и подобия Бога. 2) Принцип дополнительности систем описания одного объекта (феномена). Этот принцип может иметь далеко идущие последствия, т. к. он не сводится к субъективности восприятия наблюдателя и к отсутствию единого языка описания. Открыта на новом уровне неразрывность (взаимодополнительность) объекта и наблюдателя, причем характеристика объектности объекта на микроуровне исчезает, а личностность наблюдателя также не описывается в терминологии характеристик объектности. В такой ситуации возможно возвращение на новом уровне к концепции тождества бытия и мышления, причем мышления персонализированного (на религиозном языке — воипостазированного). Антропный принцип в космологии (тончайшая сбалансированность мировых констант как условие возникновения жизни на Земле) обладает явным телеологизмом. Удивительная сложность живых организмов остается самым убедительным доводом в пользу творения мира разумным началом. Замена термина «Бог» термином «само» создает лишь психологическую видимость объяснения. Это «само» как принцип самоорганизации (относительной) есть и в Библии: «да произведет земля растения… да произведет вода… душу живую» (см.: Быт. 1 гл.). Таким образом, можно говорить о библейской концепции эволюции. Вера может конституироваться как «интегрирующая функция междисциплинарного диалога» теологии, философии и естествознания, включающая в себя конвергенцию теологической, философской и конкретно-научной аргументации, формирование «конвергирующей» синтетической истины (К.Ранер). Существует Папская Академия Наук, самим фактом своего существования показывающая возможность гармонизации веры и разума. В энциклике «Вера и разум» (14.09.1998) Папа Иоанн Павел II говорит: «Разум, лишенный помощи Откровения, блуждал окольными путями, в результате чего он мог потерять конечную цель. Вера, лишенная поддержки разума, сосредоточилась на чувствах и переживаниях, поэтому возникает опасность, что она утратит универсальный характер… Поэтому пусть не покажется неуместным мой громкий и решительный призыв восстановить единство веры и разума, которое позволяет им действовать в соответствии с их природой, сохраняя взаимную автономию. Ответом на мужество веры должно стать мужество разума». Можно еще раз вспомнить, что существует только один способ гармонизации веры и разума. Это рассмотрение их как принадлежащих к разным, хотя и тесно связанным, уровням человеческого сознания.