Венский бал - [139]
Я полез наверх и надел носки и туфли, затем присел на выступ, на котором они лежали. Ступнями я опирался на железки, спиной – на дверцу. Я начал изо всех сил давить на нее, но она не поддавалась. В доме стояла гробовая тишина. Я растирал тело руками. Потом сделал из каната петлю, просунул в нее ногу, а конец прикрепил к крюку. Так можно было избежать падения, если бы меня сморил сон.
Но уснуть не удавалось из-за холода. Хотя временами накатывала дремота. Я снова начал растирать туловище. Надо было продержаться всю ночь. Поскольку я не мог уловить ни малейшего звука, меня мучила страшная мысль о том, что Инженер просто сбежал.
Позднее я снова услышал шорохи. Они доносились с антресолей, а потом из комнаты. Вероятно, Инженер перетаскивал какие-то вещи. На антресоли он поднимался несколько раз. Когда он опять спустился в комнату и, возможно, сел за стол, мне показалось, будто он листает книги. Потом он пришел на кухню и поставил на плиту воду. Через какое-то время послышалось журчание, – скорее всего, он наливал чай. Затем за моей спиной загремел засов, и дверца распахнулась.
– Вылазьте! Есть работа!
Он отступил, размахивая пистолетом. Его как подменили, он был полон энергии. Когда я выполз из своей ямы, стало только светать. У меня ломило все тело. Размочаленные веревки каната словно вросли в ногу. Инженер прошел к столу, держа меня под прицелом. Я выпил чашку крепкого черного чая и доел последнюю картофелину. Это все, что оставил мне Инженер.
– Мне надо по нужде.
– В таз.
Он положил перед собой несколько книг и начал их перелистывать. Среди них – «Майн Кампф» Гитлера. Я узнал ее по портрету автора на одной из первых страниц. Некоторые места были подчеркнуты и снабжены комментарием на полях. Облегчившись, я взял из мешка горсть миндаля. Мне было велено пройти в комнату к плетеному креслу. На нем лежал мой кассетник. Инженер сел напротив и опять ближе к двери, как бы преграждая мне путь к бегству. Перед ним стояли на стуле чайник и чашка. На полу – стопка книг. У Инженера были по-прежнему воспаленные глаза и дергалась щека, но выглядел он куда свежее, чем вчера.
– У меня нет собственной истории, – сказал он. – Вы слышали про Нижайшего. Его история была моей историей. Во всяком случае до недавнего времени. Включите магнитофон.
Я сказал, что микрофон слабоват, надо придвинуться поближе. Инженер настоял на том, чтобы приблизился я. Теперь мы сидели в трех метрах друг от друга. Пистолет он не выпускал из рук.
Я заметил, что юность Нижайшего он сравнивал с юностью Адольфа Гитлера. Вначале, рассказывая об отце Нижайшего, он явно пользовался выражениями Адольфа Гитлера, когда тот описывал своего отца. Потом Инженер отступил от этого принципа. Он взял в руки другую книгу. Это была Библия. И голос его зазвучал с торжественной патетикой. Он хотел представить мне своего кумира в ореоле святого. Я даже не сразу сообразил, что речь идет о главаре Движения друзей народа. О других сотоварищах он говорил попроще. Иногда он делал паузы между фразами, очевидно подбирая слова. Когда пленка кончалась, он бросал мне новую кассету. Со временем получилась более или менее цельная картина. Но я не знал, чему можно верить, а чему нет. Когда я прерывал его, он грубо меня осаживал и грозил пистолетом.
Наговорив три пленки, он потребовал, чтобы я прошел в смежную комнату, куда я еще не заглядывал. Я увидел стол с пишущей машинкой и стопкой бумаги. Еще там была книжная полка, на полу под ворохом одеял лежал матрац. Он велел мне перепечатать все, что было записано на пленках. Да поживее.
– И чтобы слово в слово.
Каждую страницу он вычитывал, в то время как я печатал следующую. Кажется, он был доволен. Его даже не смутили те фразы, которыми он отвечал на мои возражения.
Когда я перенес на бумагу три пленки, уже наступил полдень. Мне было позволено съесть несколько миндальных орехов и маслин. Потом он велел мне заварить чай. Зажигалку я должен был оставить на кухне. Курить он мне не разрешал. Мы вновь начали записывать. Мне пришлось вставлять старые кассеты для новой записи. Когда он говорил о «Книге Мормона», я не мог не заметить, что он воображает себя кем-то вроде Джозефа Смита, хочет стать основателем новой религии. Нижайший был для него ангелом Морони.
У меня слипались глаза. Я напрягал все силы, чтобы не клюнуть носом. Когда он рассказывал о наказании и убийстве Файльбёка, он мерил шагами комнату, иногда останавливаясь и в упор глядя на меня. Я уж было подумал, что мне снова придется печатать текст трех пленок. Но, видимо, этого уже не требовалось. Инженер не забывал подбрасывать мне новые кассеты – из тех, что выгреб вчера из моей сумки. Он ни разу не приблизился ко мне. Временами тер ладонью лицо. При этом наблюдал сквозь пальцы за мной. Прежде чем помочиться в таз, он прогнал меня на кухню. Пришлось постоять у железной дверцы.
Когда речь зашла о встрече с Нижайшим на Дунайском острове, на глазах у Инженера выступили слезы. Он смотрел в пол. Был момент, когда пистолет он положил в кресло перед собой. И хотя я по-прежнему понятия не имел, что меня ожидает, то, о чем он рассказывал, заставляло опасаться самого худшего, но я был не в силах воспользоваться оплошностью Инженера. Под конец он казался скорее отчаявшимся, чем властным. Он принимал мои возражения. И даже задавал вопросы. Но потом вдруг начинал кричать на меня. Грозя пистолетом, заставил выключить магнитофон. Мне пришлось опять переместиться к стене. Между тем шел уже десятый час. Вот-вот стемнеет.
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».