Венсан, Лолита и «Крейцерова соната» - [2]

Утонченному интеллектуалу не о чем беседовать со своим любимым объектом. О чем говорить Гумберту с Лолитой? Что может поведать «Я Гибера» Венсану? Может быть, во время сложного действа совокупления они будут обсуждать фильмы «Новой волны»?..

«Я Гиберу» и Гумберту не в чем винить себя. Ведь это не они развратили Лолиту и Веснана. Это не они, это – «… совместное обучение, жульнические предприятия вроде гэрл-скаутских костров и тому подобное…»; это американская система обучения и воспитания, проникшая и в Европу. Лолита и Венсан безусловно нуждаются в серьезном воспитании. Но «Я Гибера» и Гумберт – не воспитатели, а интеллектуалы, поэтические натуры. Впрочем, Гумберт еще пытается научить Лолиту читать «хорошие книги». Однако девочка, которую он может принудить к самым разнообразным формам совокупления, никак не хочет видеть в нем учителя, и книг не читает. А «Я Гибера» и вовсе не намерен отучать свой любимый объект от пьянства и наркотиков… И Венсан и Лолита – по сути – та самая «малолетняя шпана»… Откуда же чувство ужаса, охватившее Гумберта после первого утра с Лолитой? А вот здесь – парадокс! Дело в том, что Лолита развращена нормативно, что называется; развращена, как все! А то, что сделал с ней Гумберт, вытолкнуло ее из обыденного мирка, где существуют те или иные нормативные «все». То есть быть развращенным, «как все», можно; а вот эксклюзивное развращение, особенное – уже вызывает ужас! Смотря у кого, впрочем. «Я Гибера» не ужасается.

Но почему, почему этим рафинированным, этим утонченным интеллектуалам нужны не субъекты, а именно объекты? Почему страшная тень гибели нависает над этими несчастными объектами в каком-то финале их, нет, даже и не отношений, а, скажем так, контакта с этими интеллектуалами? И Лолита и Венсан ведь не убиты Гумбертом и «Я Гибера». Лолита умерла от родов, пьяный Венсан выпрыгнул из окна. Почему все-таки кажется, что Лолита и Венсан убиты? Ведь если взять пальцами мотылька без намерения убить, все равно убьешь… Такую жалость вызывают эти несчастные – Венсан и Лолита…

Набоков все-таки русский человек и русский писатель. Потому-то Гумберт вдруг задумывается о том, что «…может быть, где-то за невыносимыми подростковыми штампами… и цветущий сад, и сумерки, и ворота дворца – дымчатая обворожительная область, доступ к которой запрещен мне…»… «Я Гибера» уже и не одержим подобной рефлексией; уже и не предполагает, что в душе Венсана нечто такое цветет…

И тут, как бы спасая нас от наступающего ужаса, возникает миф о простом человеке с золотым сердцем. И вот вам два примера бытования этого мифа. В фильме Клода Горетта по повести Паскаля Лене «Кружевница» (так же и фильм называется) этот миф явлен даже лучше, чем в повести. Итак, фильм «Кружевница». Студент Франсуа встречает Беатрис, ученицу в парикмахерской. Беатрис для молодого интеллектуала – идеальный – именно объект – некой – опять же – так скажем – сексуальной инициации. Но далее выясняется, что Франсуа – не Гумберт и не «Я Гибера»; Франсуа хотел бы в свободное от постели и учебы время поговорить со своей сожительницей. Оказывается, общих тем нет. Но ведь Беатрис – простой человек с золотым сердцем; она послушно уходит, сходит с ума, а навестившему ее в больнице для хроников Франсуа говорит кротко свою святую ложь, уверяет, что у нее были после него и другие возлюбленные, чтобы он не чувствовал себя виновным…

Героиня советского фильма «Городской романс» Маша Савельева учится в педучилище, ее возлюбленный Евгений – врач-рентгенолог – пишет научную работу. Очень скоро выясняется, что общих тем для разговоров нет. Однако героиня сценариста Феликса Миронера и режиссера Петра Тодоровского, хотя и простой человек с золотым сердцем, но еще и решительная советская девушка, которая не только не желает играть роль покорного объекта, но еще и готова сломать через коленку своего интеллектуала Женю, и в конце фильма она упорно и властно звонит в дверь его квартиры…

И тут раздается суровый голос великого Льва Толстого, во всем доходящего до самой сути, то есть до самой жути:

«– Но вы всё говорите про плотскую любовь. Разве вы не допускаете любви, основанной на единстве идеалов, на духовном сродстве? – сказала дама.

– Духовное сродство! Единство идеалов! – повторил он, издавая свой звук. – Но в таком случае незачем спать вместе (простите за грубость). А то вследствие единства идеалов люди ложатся спать вместе, – сказал он и нервно засмеялся»…

Да, в постель ложатся не вследствие единства идеалов, то есть единство идеалов – отдельно, а эта самая постель, где спят вместе, она–отдельно. Тело есть тело, а душа и интеллект есть душа и интеллект…

И тут мне попалась на глаза маленькая повесть простого советского прозаика Владимира Богомолова – «Зося». Война, вторая мировая, юный красноармеец и польская девушка Зося. Собственно, их ничто не разделяло кроме пресловутого языкового барьера. Он – сын рабочего, она крестьянка. Но автор был русским советским писателем, и потому робкий юноша так и не решился предложить польской красавице свою любовь (вероятно, постель, то есть в данном конкретном случае, наверное, сеновал). За что и получил на прощание записку вот такого содержания: «Я тебя люблю, а ты спишь»…Но перед этим-то, перед этим… Зося услышала, как юноша самозабвенно читает вслух стихи, и почувствовала их, хотя понять не могла, и попросила: «Еще!»… И тут я и улыбнулась сквозь слезы…