Венок на волне - [31]

Так вот ты какой, Белый Раст! Нам повезло. Кто-то проводил экскурсию, и мы сразу очутились в толпе. Человека в генеральской форме окружали женщины, ребятишки. Мужчин было мало. На генерале ордена - вся грудь как в разноцветной кольчуге. А в глазах боль.

- Вот так, - промолвил он, наверное, заканчивая свой рассказ, какими полками, дивизиями ни командовал, а перед моряками склоняю седую голову. Храбрости такой, братства такого и мужества никогда более не видел.

Рядом понуро стояла запыленная "Волга". Генерал, что-то вспомнив, через открытое стекло просунулся в машину и достал сверток.

- Вот, - сказал он, - до сих пор берегу, как память святую. Моряки подарили.

Он развернул сверток, и все увидели полосатую тельняшку.

- Здорово, - сказал я Борису, не отрывая от тельняшки глаз.

Борис молчал, наверное, тоже взволнованный увиденным. Подальше нашей толпы, как бы образуя другой круг, толпились избы.

- Чуть рассвело - рота моряков-автоматчиков ворвалась в самый центр села. В черных бушлатах шли ребята во весь рост. Немцы по ним, как по мишеням... А моряки - вперед, и падали тоже вперед...

- Не могли одеть их в маскхалаты?

Это Борис спросил. Я так и знал, что без вопроса он не обойдется.

- Одевали, сынок, - сказал генерал. - И в пехотные шинели одевали, и в полушубки, и в маскхалаты. Да как бы тебе это объяснить... У них, у моряков, душевный настрой особый. Переодели мы в приказном порядке взвод. Ладно, подчинились моряки. А пошли в атаку: "Полундра"! И маскхалаты долой. Остались все, как один, в черных бушлатах. Шапки тоже на снег полетели. Из-за пазух бескозырки. И врукопашную.

Генерал долго смотрел на избы, словно что-то искал глазами, и вдруг спросил, обращаясь к толпе:

- А где же дом? Тот, что у ветлы был?

- Сгорел... - ответила пожилая женщина. - Пушка в щепки разнесла. Она прищурилась, собирая у глаз морщинки, будто заглянула в даль пережитого. - Коль рассказывать, так и дня не хватит, а вспоминать на всю жизнь досталось.

Но вот по лицу ее будто скользнул луч солнца.

- Как бой начался - мы в подпол. Отсидели там самый грохот, вылезаю я, и ноги подкосились. Не от страха, какой там... Смотрю, морфлотец стоит наш, такой красавец собой. Пуговицы в золоте, улыбается. "Не бойся, говорит, - до свадьбы все пройдет!" И подмигнул. Тут опять стрелять начали. Мы снова спрятались. Когда уж совсем стихло, вышла я крадучись на улицу. А там немцев побитых!.. Тут я во второй раз увидела того морфлотца...

И словно тучка тенью по лицу.

- Убитый лежал морфлотец с флагом в руке. Половину белый, половину голубой флаг-то. Пароходный их, видать. - Женщина смахнула слезу и, заморгав, посмотрела на Бориса, который стоял напротив. - Такой, как ты, был морфлотец, статный из себя. Ну, может, на годок постарше.

Как позавидовал я Борису! Не только потому, что эта пожилая женщина нашла сходство с моряком. На Бориса как-то очень внимательно посмотрел генерал.

Потом мы зашли в школу. В этом кирпичном доме немцы свили пулеметное гнездо. И вели такой сильный огонь, что не поднять головы. И тогда один матрос вызвался уничтожить огневую точку. Сколько он прополз под свинцовым веером? Швырнул одну гранату, другую. Но обе - недолет, взорвались под окном. А пулемет опять хлещет по нашим бойцам. Медлить нельзя, и граната последняя. И тут все увидели, как матрос сбросил каску и надел бескозырку. Встал во весь рост и - гранатой в окно. Взрыва он уже не слышал, упал, обнимая землю.

Мы с Борисом постояли у того окна. Счастливцы ребята этой школы! В маленькой комнатушке разместили музей боевой славы. Честное слово, там до сих пор пахло порохом.

Самые дорогие экспонаты - белый флаг с голубой каймой и фляга, наполненная водой из Тихого океана. Нам разрешили подержать эту флягу в руках.

- Действительно тихоокеанская? - переспросил Борис. И по лицу было видно, что он не очень-то уверен в заправдашности этого экспоната. Небось и не соленая - из-под крана налили...

И еще в музее - везет же людям - нам показали военно-морскую форму. Белая форменка с синим воротничком, тельняшка и черные брюки клеш с настоящим, отливающим медной бляхой ремнем. В День Победы лучший из лучших учеников удостаивается чести ее надеть и встать в почетном карауле у памятника погибшим морякам.

Мы долго стояли молча - генерал, я, Борис и еще много-много народу. В центре Белого Раста, на самом взгорке, у гранитной плиты, на которой лежал якорь, настоящий судовой якорь - его привезли сюда моряки-тихоокеанцы.

Тяжелый якорь на плите. И цветы, полевые цветы - ромашки, колокольчики... На граните, как будто на застывшем клочке моря. На взгорке дул сильный ветер. И верилось, честное слово, что за лесом, за полем, только поднимись повыше, увидишь океан.

- А вы знаете, - произнесла пожилая женщина, та самая, что рассказывала нам о герое-морфлотце, - сюда прилетают чайки...

- Чайки? Не может быть! Откуда?

- Да вот они и заявились! - радостно воскликнула женщина.

Мы замерли. Из-за темно-зеленых макушек елей взметнулись четыре белых крыла. Они скользнули над полем, приблизились к нам и прошелестели над головами. Правда, две морские чайки.