Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе - [16]

ЦК КПСС 3 ноября 1956 года, в канун решающей советской военной акции, при обсуждении с участием Кадара состава нового венгерского правительства[38]. Избрание ближайшего соратника Ракоши означало максимальное сохранение преемственности прежнему курсу. Москва, несомненно, избавлялась от излишних беспокойств в связи с возможным слишком резким изменением политики ВПТ. В Кремле, однако, достаточно быстро поняли, что с избранием Герё была лишь приглушена, но отнюдь не разрешена проблема недоверия партийных низов к своему руководству. Что же касается Андропова, то и он уже через считаные дни после пленума был вынужден в донесении признать неоптимальность сделанного выбора: «Герё не пользуется должной популярностью среди широких партийных масс, сухость в обращении с людьми заставляет многих работников сдержанно принимать его кандидатуру»[39]. Июльский пленум, заметно обновив руководство, все же почти не снял остроты политических противоречий в Венгрии. Если ранее перед партией стояла проблема Ракоши, то теперь встала аналогичная проблема Герё.

Первые несколько недель после июльского пленума все-таки стали временем относительного затишья. Как в партии, так и в самом обществе преобладали настроения выжидания. В конце августа Андропов доносил в Москву о том, что внутриполитическая обстановка стала менее напряженной. Достигнутое равновесие, однако, не было устойчивым. 2 сентября, перед уходом в месячный отпуск и отъездом в СССР, Герё жаловался советскому послу, что покидает страну без уверенности в том, что «все будет хорошо»[40] – оппозиция хотя и притихла, но не сложила оружия, лишь изменила тактику, она восприняла решения пленума только как первый шаг, ожидает дальнейших уступок. Отсутствие единства в партийном руководстве советский посол считал главным препятствием при проведении твердой линии в отношении оппозиции. Причем излишнюю уступчивость он готов был ставить в упрек даже такому одиозному сталинисту, как Ракоши[41].

С начала сентября оппозиция в самом деле активизируется. Тот совсем небольшой кредит доверия, который возник в обществе в результате июльского пленума, окончательно исчерпался. Встречаясь с советскими дипломатами, противники реформ выражали опасения в связи с происходящим. Речь шла о том, что на базе союза писателей и ряда органов столичной прессы формируется альтернативный идеологический центр. Ориентируясь на Имре Надя, он отличается наступательностью и согласованностью действий. Андропов как всегда незамедлительно информировал об услышанном МИД СССР[42].

Посольство все это время глубоко занимала проблема Имре Надя. Начиная с конца весны исключенный из партии политик упоминается в большинстве дипломатических донесений. В июле на Имре Надя пытался повлиять встречавшийся с ним за закрытыми дверями Микоян. Опальный премьер широко распространялся потом об этой встрече, подавая ее как «изменение отношения со стороны руководителей КПСС к нему, как полную его реабилитацию» и, более того, желание видеть его в центральных органах партии[43]. На самом деле в Москве, как и в Будапеште, от Надя ждали уступок и самокритики, о чем недвусмысленно говорил и Микоян во время июльских встреч с венгерскими лидерами[44]. Однако, бывший премьер-министр, чувствуя прочную опору в венгерском общественном мнении, явно противился навязываемой ему логике действий и не хотел возвращаться в партию на условиях публичного покаяния во имя очередного подтверждения ее непогрешимости. Как и лидеры ВПТ, советское посольство видело в упорстве И. Надя покушение на «святая святых» большевистской этики – единство партии, о чем с тревогой сообщало в Москву. Уступка опальному премьеру считалась невозможной, так как могла бы повлечь за собой серьезное усиление «правых настроений» и даже возникновение фракционности в партии.

Внимательно наблюдая за развитием событий в «подведомственной» ему стране, посол весьма критически относился к тактике умиротворения. Он был встревожен тем, что выполнение обещаний, данных на пленуме, «наши друзья не сочетают с проведением твердой политики, обеспечивающей укрепление власти в стране, они очень нерешительно используют власть даже в таких случаях, где это совершенно необходимо». Пользуясь нерешительностью руководства, «враждебные элементы», поначалу потерявшие почву под ногами, инспирируют все новые требования. Линия на умиротворение, по мнению Андропова, «в течение некоторого времени действительно позволит нашим друзьям избежать столкновений с оппозиционными элементами, но в своей основе она является неправильной и опасной, поскольку она может привести венгерских товарищей к сползанию с позиций марксизма-ленинизма». В сложившихся условиях, напротив, «было бы особенно важным продемонстрировать твердость партийной линии, крепость государственной власти»[45]. Как всегда, крайне жесткая позиция посла строилась на явных противоречиях.

Андропов был недалек от истины, когда замечал, что одна из главных причин неуверенности и непоследовательности «венгерских товарищей» кроется в отсутствии должного авторитета партии и власти. Между тем ужесточение политики никак не могло вести к повышению их авторитета. Руководство ВПТ, не имевшее конструктивной программы по выведению страны из кризиса, к осени 1956 года само загнало себя в положение, когда в одинаковой мере пагубной для него была любая из двух альтернатив – идти на новые уступки, упуская власть из рук, или «завинчивать гайки», еще более усиливая напряженность в обществе. Один из партийных функционеров, беседовавший с советским дипломатом 13 сентября, уже мог с полным на то основанием констатировать: обстановка в стране стала настолько напряженной, что уже не отличается от той, что была до пленума