Венера Прайм - [8]

Чтобы дать себе время подумать, он спросил:

— Есть ли еще какие‑нибудь просьбы?

— Просьбы?

— Есть что‑нибудь, что мы можем сделать для тебя?

— Я хотела бы увидеть своих маму и папу.

Он не ответил, обдумывая ход. Как и большинство любителей, он изо всех сил пытался думать на два‑три шага вперед, но у него это плохо получалось. Как и большинство мастеров, она думала позиционно, и хотя в текущий момент она уже не помнила свои первые ходы, это не имело значения. До того как несколько лет назад ее краткосрочная память была стерта, в долговременной сохранились несчетные варианты и позиции.

Она отвечала мгновенно, вот уже один из его слонов скоро будет проигран. Он улыбнулся с сожалением. Происходил еще один разгром. Тем не менее он сделал все возможное, чтобы оказать достойное сопротивление, и подарить ей интересную игру.

Пока кураторы не развязали ему руки, он мало чем мог ей помочь.

Прошел час — время для нее ничего не значило, — вот она опять говорит «подумай». Ферзя давно нет, ситуация безнадежна. — «Сдаюсь». Она улыбнулась, поблагодарила его. Он сунул шахматную доску в карман.

Когда доска исчезла из виду, к ней вернулся тоскующий взгляд.

Они еще раз прошлись вдоль стены. Тени были длинными, дыхание застывало перед лицами, над головой туманное голубое небо было покрыто тысячей инверсионных следов. Медсестра встретила их у двери, доктор остался снаружи. Когда он попрощался, девушка с любопытством посмотрела на него, уже забыв, кто он такой.

Возникшее чувство внутреннего протеста требовало выхода, действий и доктор включил связь:

— Я хочу поговорить с Лэрдом.

Лицо на экране было вежливо‑доброжелательным:

— Очень жаль. Но директор не отвечает на внеплановые звонки.

— Это лично и срочно. Пожалуйста, скажи ему это. Я буду ждать.

— Доктор, поверьте мне, просто нет никакой возможности…

Второй помощник…, третий… — из третьего наконец он выжал обещание, что директор позвонит ему утром. Эти упрямые отказы только разожгли мятежную искру, и доктор был очень зол, после всех этих разговоров.

Его пациентка попросила просмотреть файл — файл, над которым она работала, перед тем как ее поместили в больницу. Он хотел получить разрешение на это, но зачем заморачиваться? Лэрд и остальные были бы против, но ведь она не сможет никак злоупотребить тем, что увидит: она почти мгновенно забудет все.

Он постучал в дверь ее комнаты наверху. Она открыла, все еще в сапогах, рубашке и брюках, которые надела на прогулку:

— Да?

— Ты просила просмотреть твой файл.

Она изучающе посмотрела на его. — Тебя послал мой отец?

— Нет. Один из сотрудников М.И.

— Мне не разрешено просматривать мой файл. Никому из нас неразрешено.

— Ну… в твоем случае было сделано исключение. Но это на твое усмотрение. Только если ты заинтересована.

Безмолвно, она последовала за ним по гулкому коридору, вниз по скрипучим пролетам лестницы.

Подвал был светлым и теплым, с ковровым покрытием. Что было совсем не похоже на сквозняки и остальные «прелести» в залах и палатах выше. Врач показал ей кабину для индивидуальной научной работы:

— Я уже ввел соответствующий код. Я буду рядом, если у тебя возникнут какие‑либо вопросы.

Он сел с другой стороны узкого прохода, на две кабины дальше, спиной к ней. — Хотелось, чтобы она чувствовала конфиденциальность, но все‑таки не забывала о его присутствии.

Женщина осмотрела экран установки. Затем ее пальцы искусно погладили полушария ручного ввода. На экране латинскими буквами и цифрами пошел текст:

ВНИМАНИЕ! Несанкционированный доступ к этому файлу наказывается штрафом и/или лишением свободы в соответствии с Законом о национальной безопасности.

Через несколько секунд появился стилизованный логотип с изображением лисы. Изображение исчезло, его заменили другие слова и цифры:

Дело L. N. 30851005. Проект «Определение способностей и возможности их тренировки». Доступ не авторизованным сотрудникам «Множественного Интеллекта» строго запрещен.

Она снова погладила ввод.

Через проход доктор нервно курил сигарету — древний и отвратительный порок — он выжидал, видя то же, что и она видела на экране. Процедуры и оценки были бы ей знакомы, они закрепились в ее долговременной памяти, поскольку были не просто информацией, а процессом, действием…

Файл напомнил ей о том, что стало частью ее. Ее учили языкам — многим из них, в том числе ее собственному, — разговаривать и читать далеко опережая то, что считалось соответствующим возрасту. Ее учили играть на скрипке и пианино с младенчества, задолго до того, как пальцы ее рук могли растягиваться, чтобы сформировать аккорды. Учили танцу, гимнастике и верховой езде, вынуждая постоянно практиковаться, требуя от нее добиваться самого лучшего. Она манипулировала заполняющими пространство изображениями на компьютере, училась рисованию и скульптуре у мастеров. Обучалась теории множеств, геометрии и алгебре с того времени, когда ей удавалось различать пальцы рук. У дела «L. N.» был длинный номер, прикрепленный к файлу, но она была первым субъектом «Спарты». «Спарты» созданной ее отцом и матерью.

Ее родители старались не оказывать чрезмерного влияния на оценку достижений своей дочери. Но даже там, где независимая экспертиза была невозможна, ее мастерство было очевидно.