Венера Прайм - [14]

— О.

— Совершенно верно. Дома, школы и все такое прочее. Так что все зависит от нас.

Сержант посмотрела в прицел радара:

— Ну, примерно через двадцать секунд мы все узнаем. Он все еще приближается. — Она приготовила зенитный комплекс к бою еще до того, как капитан приказал ей это сделать.

Снарк выл над крышами пригородных ранчо, над бассейнами на заднем дворе и альпинариями, над широкими бульварами и искусственными лагунами, поднимая рыхлую черепицу, стряхивая последние мертвые листья с декоративных осин, наводя ужас на пешеходов, поднимая пыль и оставляя за собой грязную перебаламученную воду лагун. Антенны вертолета непрерывно вещали по всем возможным каналам, но он не получал никакого ответа на свои срочные сообщения. Голая ровная поверхность периметра базы быстро приближалась…

Когда вертолет с визгом пронесся над заборами, над ожидающими пожарными машинами, каретами скорой помощи и полицейскими машинами, некоторые наблюдатели заметили — и позже засвидетельствовали, — что вертолет, похоже, не целился в лес космических радиоантенн, которые были самой характерной чертой Космического командования, а направлялся к зданию оперативного штаба, перед которым была вертолетная площадка. Это было тонкое различие — слишком тонкое, чтобы повлиять на решение, принятое за долю секунды.

Когда «Снарк» пересек периметр, в воздух взмыли три сверхскоростные ракеты «ТЕУСЭР». Это были не более чем стальные прутья, мертвые снаряды, не несущие никакой взрывчатки, но они ударились с инерцией метеоритов, летящих бульдозеров. Через две десятых секунды после того, как они покинули пусковую установку, они поразили бронированный вертолет. Никакого взрыва не было. Разрушенная машина просто рассыпалась по плацу, как горсть горящего конфетти. Большие куски дымящегося металла разлетелись по сторонам, как обгоревшие комки газеты.

3

Спарта ждала среди голых осин на краю замерзшего поля, пока маслянистый свет не исчез с затянутого тучами западного неба. Пальцы ее ног, мочки ушей и кончик носа онемели, а в животе урчало. Идя пешком, она не чувствовала холода, но ей пришлось стоять и ждать темноты, и она замерзла. Теперь, когда наступила темнота, можно было идти дальше.

Она получила ценную информацию от «Снарка» и когда он остановился на долю секунды, неподвижно зависнув в нескольких дюймах над землей, вычисляя новые координаты, она спрыгнула, а он направился навстречу своей гибели.

Информацию о том, какой сейчас был день, месяц и год. Это последнее стало для нее шоком.

С каждой минутой воспоминания роились все гуще, но теперь она знала, что даже самым последним из них было больше трех лет. И в те часы, что прошли с тех пор, как она спрыгнула, пока тащилась по снегу, она размышляла о растущей странности своего ощущения самой себя. Она интуитивно поняла, что за последний час — даже если бы она не предавалась самоанализу — ее дикие и бурлящие чувства начали частично подчиняться ее сознательному контролю; ей даже удалось вспомнить, для чего существуют некоторые из этих чувств, и таким образом она могла лучше регулировать настойчивую живость своих чувств — вкуса, обоняния, слуха, осязания, удивительно гибкого зрения.

Но, временами, эти чувства не подчинялись ей, ускользали — эпизодически, но всепоглощающе. Кисловатая сладость сосновых иголок, упавших на снег, не раз грозила повергнуть ее в обморочный экстаз. Тающий перламутровый свет заходящего солнца не раз заставлял видимый мир вращаться калейдоскопически, внутри ее пульсирующего мозга, в мелькании света. Она гнала прочь эти пьянящие мгновения, зная, что они должны повториться, зная, что когда это произойдет, она сможет с усилием подавить их. А потом она должна спешить.

Она теперь гораздо лучше понимала природу своего затруднительного положения. Она знала, что это может быть смертельно опасно, если кто‑нибудь узнает о ее странностях, и в равной степени смерти подобно отдаться в руки властей, любых властей. Наконец стало достаточно темно, чтобы кто‑нибудь заметил откуда она пришла. Она поплелась через заснеженное поле к дальней группе фонарей там, где две узкие асфальтовые дороги образовали Т‑образный перекресток. На ржавом железном карнизе одного из обветшалых деревянных зданий висела вывеска, освещенная единственной желтой лампочкой: «ПИВО. ЕДА.»

Перед деревенской таверной было припарковано с полдюжины машин — спортивные машины и вездеходы с лыжными стойками наверху. Она остановилась снаружи и прислушалась…

Она услышала звон и стук бутылок, кошачий скулеж за обедом, скрип деревянных стульев и половиц, шум спускаемой воды в туалете в задней части дома, звук стерео‑системы довел ее чуть ли не до боли, хриплый энергичный гнев певца мужского пола, раскатистый гром басовой линии, разговоры за столами.

Она выбрала несколько разговоров.

— «Камни и солома», — говорила какая‑то девушка, — у них хватило наглости даже продать билеты в лифт…

Какой‑то мальчишка пытался выманить у своей подружки по колледжу конспекты. В другом месте — в баре, как она прикинула, — шел разговор о ремонте на каком‑то ранчо. Она немного послушала — он показался ей самым многообещающим: