Венера - [43]

Плечо к плечу, под ветвями плодов, они наклонились над бездной, сиявшей в волшебном свете. Бухта, маленькая и белая, вся пронизанная солнцем, играла у берега, как легкий воздух; по ней носились суда. Над окаймленным голубой полосой берегом высилась в застарелом властолюбии круглая башня.

Они спустились вниз, в один из двух городков, дома которых, залитые дрожащим светом, казалось, прыгали по горе в зеленых складках земли, среди плодовых садов и тихо журчащих ручьев. День был душный и серый; собиралась гроза. Они вышли из гостиницы, чтобы выкупаться. Они прошли по покрытому тонким песком берегу, на котором жарко пахли смолой опрокинутые лодки, и, обессиленные нависшей в воздухе грозой, упали на камни за старой башней. Они сбросили с себя платье. Поток тяжелого солнца вдруг брызнул из туч на масличные деревья у откоса. Они тотчас же открыли свои серебряные глаза и снова закрыли их. Нино и его возлюбленная поднялись; над ними шумели два больших кипариса. В их крови бушевал такой же тяжелый вихрь. Они смотрели друг на друга, и их глаза, то темнели, то вспыхивали, как небо. И в то мгновение, когда они бросились в объятия друг другу, разразилась гроза.

Грудь с грудью бросились они в бронзовые волны. В каждой из них замирал один из их вздохов. Каждый тяжелый порыв ветра хлестал одно из их объятий. Их светлые тела трепетали на гребнях черных волн, вместе с пеной. Когда они снова вышли на берег, с них струилась морская пена, и они еще задыхались от наслаждения, достигшего своей вершины. Точно водоросли, длинные и мокрые, ударялись темные волосы герцогини о тело ее возлюбленного. Их лбы были покрыты красными цветами, налетевшими в вихре, они не знал» откуда. Другие, такие же красные, зацепились за волосы. И все небо изгибалось в красном пламени.

Вдруг из расступившихся туч теплой пеленой хлынула вода. Они растянулись под акациями и, когда дождь прошел, подставили лица сладкому, дымящемуся аромату. Гром заглушал все чувства; одурманенные благоуханием мысли спали глубоко в лоне непогоды. Нино закрыл глаза; ему казалось, что он снова превратился в ребенка. Его робкие руки потянулись к возлюбленной и не нашли ее. Он вскочил; она стояла перед ним, в волне, спадавшей с ее плеч, как переливающийся зеленый плащ, — стояла сверкающая, покрытая струйками воды, с простертыми руками, с грудью, подставленной ветру, с челом, озаренным пробивающимся солнцем, — стояла со своими длинными, сильными ногами и бедрами, изгибающимися, как сирены. Он преклонил колени и поднял к ней руки — это была богиня, вышедшая из морской пены.

Наконец, они пошли домой и на узкой террасе своего домика сидели веселые и тихие, под гирляндами из листьев, за плодами и вином, и слушали болтовню мирно улыбающихся людей. На их тарелках были нарисованы едущие в тележке кузнечики. На стене красовалась вакханка в развевающемся покрывале, ударяющая в цимбалы. Тихий вечер обливал террасу своим розовым сиянием. Они перегнулись через перила; Нино скользнул рукой по руке подруги, словно прося прощения. Он прошептал:

— Я делаю вид, будто все это так и следует. Но ты не должна думать, Иолла, что я не вижу, как безмерно ты прекрасна. Я знаю это, поверь мне, — но что пользы углубляться в это?

— В мою красоту?

— В твою красоту и в красоту земли… В прошлом году я хотел стать художником, потому что пиратов теперь не бывает. Я слишком много учился истории, и знаю, что такая жизнь, как у моего великого друга Сан-Бакко, — ах, она уже не возможна. Теперь совсем не живут. Все мы опустились, мы пресыщены и извращены, — и все это из вторых рук. Видишь себя всегда в зеркале. Произносишь слишком много нелепых изречений, я знаю это отлично — гордишься даже тем, что так болен.

— Так болен?

Она была испугана. Она спросила:

— А как здоровье твоей мамы?

— О, превосходно.

Она молчала; она знала, что Джина заперлась в своем поместье у Анконы, чтобы сын не видел ее умирания.

— Ближайший период моей жизни, — вслух мечтал Нино, — я хотел бы провести в Париже, — или же я буду изучать американскую свободу для наших преобразовательных целей.

— Но ведь ты хотел стать художником!

— В прошлом году — да. Но на каникулах мы отправились всем классом во Флоренцию. Я увидел галерею Уффици! Иолла, сердце у меня переполнилось скорбью. Я раз навсегда решил никогда, никогда не рисовать. Нигде больше нечего делать, все уже сделано.

— Странно, мне казалось то же самое еще в детстве, в моем уединенном саду. За его пределами хозяйничали турки; и Асси больше не было. Тем не менее я жила…

— Посмотри на башню, Иолла, она лежит уже в тени: ты ведь знаешь, ее выстроили твои предки! Ах! Они были еще пиратами! Такими башнями они охраняли свой завоеванный берег. Они следили за морем; их паруса молнией мчались за иностранным купеческим судном.

— Они прибыли сюда, как мы, Нино. Им тоже хотелось посадить на свою лошадь девочек, предлагавших им апельсины. Им тоже принадлежал мягкий воздух и бурный вихрь.

— Я учил это, Иолла. Сначала это были только сорок нормандских пилигримов; возвращаясь из Иерусалима, они освободили Салерно от турецкого флота. Потом они стали дружинниками князя Гваимара, — а у его наследника они отняли страну. Как его звали?..