Венеция зимой - [51]

Хохот за соседним столиком словно подчеркивал их молчание. Телеграмма по-прежнему лежала на столе. Андре не хотел ее брать, но и Элен, казалось, не торопилась положить ее обратно. Андре почему-то истолковывал это как благоприятный для себя знак. Он не знал, что она с нетерпением искала предлога уйти отсюда, уйти одной, что она ни за что не хотела оказаться вместе с ним на улице, боясь каких-либо его выходок или сцен, ведь там его грубость невозможно было бы сдержать, как здесь, при свидетелях.

Теперь, когда все, как он думал, решалось между ними, Андре успокаивал, убеждал себя, что Элен просто обрела какой-то новый сексуальный опыт и что ему следовало хотя бы попытаться предугадать ее поведение. Но он всегда терпеть не мог психологию.

В это время кто-то с шумом распахнул входную дверь. Все, кроме Элен, обернулись. Вошел Четтэуэй, он отряхнулся, снял мокрую куртку, с удовольствием окинул взглядом бар, разноцветные бутылки, блестящую стойку, обитые кожей кабинеты. «Черт бы побрал эту обезьяну!» — подумал Андре. Но великан-англичанин уже заметил его и, сверкая бритой головой, нетвердой походкой приблизился к их столику.

— Как приятно, что вы здесь! Представьте же меня даме!

Андре пробормотал нечто похожее на фамилию англичанина, познакомил его с Элен и хотел как-то помешать ему устроиться рядом, но не тут-то было! Четтэуэй уже подсел к Элен, положив на столик два здоровенных, как кувалды, кулака. Заявил, что счастлив говорить с ней по-английски, так как его итальянский оставляет желать лучшего, заказал вина на всех; сообщил, что завтра спускает свою яхту на воду и, вероятно, скоро отплывет на Корфу; и все это тоном человека, убежденного в том, что его личные проблемы непременно должны волновать и других. Пока бармен суетился, расточая любезности клиенту, известному своей щедростью, Элен спрятала телеграмму. Андре заметил это и злобно усмехнулся.

Потом Четтэуэй стал любезничать с Элен, начал рассказывать одну из своих историй. Кто-то из его соотечественников снял целый этаж в старинном дворце. Хозяйка, старая достойная дама, сама жила на первом этаже. Британец — уточним, шотландец, — стал шарить по углам и обнаружил — угадайте что? Ха, ха! — в глубине какого-то чулана среди старого хлама, пыли и плесени скатанный, облупившийся, выброшенный холст. И чья же это оказалась картина? Карпаччо![22] Шотландец показывает ее достопочтенной даме, которая в этом ничего не смыслит. Спрашивает, сколько она хочет за эту полусгнившую дрянь — он нарочно уничижительно отозвался о картине.

Она сказала, что не знает. Хитрец предлагает миллион лир, совсем даром. Сделка заключена. Мой милый соотечественник прибывает в Рим, страшно довольный, показывает этот шедевр другу, крупному специалисту, но тот брезгливо морщится. Оказывается, это — добросовестное упражнение прилежного ученика Академии художеств, современная копия с оригинала, находящегося в музее Каррера, в Вергамо, и красная цена ей — пять тысяч лир.

Довольный их вниманием, Четтэуэй приглашает Андре и Элен поужинать вместе, в ресторане отеля, отпраздновать спуск на воду его яхты. Андре, не колеблясь, соглашается и смотрит на Элен, уверенный, что и она последует его примеру, но Элен благодарит и отказывается, объясняя, что ее ждут в другом месте. Уговаривает ее не англичанин, а Андре. Напрасно. Под удивленным взглядом англичанина Элен встает, извиняется и поспешно уходит, словно убегая от погони.

— Что такое? Я не понравился? — с пьяным сожалением спрашивает Четтэуэй.

— Ну что вы, — говорит Андре нарочито беспечно.

— Она очаровательна. Весьма. Надеюсь, вы знаете, где ее найти?

— Конечно.

4

Элен ушла от Хёльтерхофа около десяти. Вечер прошел спокойно, хотя ее не оставляли гнетущие мысли об Андре. Она не забыла его полный злой иронии взгляд, когда, пользуясь присутствием англичанина, убегала из ресторана. Дальние огни веером освещали ночной рынок возле Риальто, рассеивали мрак за Большим каналом. С моря из ночной тьмы задул влажный ветер. Элен пошла быстрее, чтобы пораньше вернуться к Марте. Она подумала о том, что Андре все-таки постарается отомстить ей за эти встречи в Венеции и за унижение от того, что придется возвращаться в Париж, ничего не добившись и без нее. Уступить и ничего не получить взамен было не в его характере. Человек рассудка, он был способен на самые ловкие козни. Значит, пока он не уедет, она должна быть настороже.

Элен прошла по ярко освещенному рынку. Над лотками с фруктами и овощами блестели обернутые в фольгу окорока, похожие на тяжелые слитки металла. Она хотела купить апельсины — они казались огненно-красными под ослепительным светом фонарей, но от усталости подкашивались ноги, и Элен решила поскорее идти домой. Из подвального окна выскочила кошка, в три прыжка пересекла улицу и исчезла. У Элен от неожиданности перехватило дыхание — видно, нервы у нее никуда не годятся, хватит ли ей сил дольше переносить напряжение, в котором ее вот уже несколько дней держал Андре.

Карло дремал у телевизора, передавали футбольный матч; рядом, в гостиной, читала Марта. Когда Элен вошла, тетя радостно бросилась ей навстречу и объявила, что час назад звонил Ласснер. Из Рима! Из аэропорта! Сообщил номер телефона своей гостиницы.